— Карина, — мужской, механический голос без эмоций, — твоя дочка у нас. Не надо никуда звонить и никого искать. Слушай нас и с ней все будет хорошо.

— Кто вы? — спрашиваю бесцветным голосом, — зачем вам моя дочь?

— Возвращайся домой. Если хочешь, чтобы она осталась жива — никуда не рыпайся. Усекла?

Я киваю, а потом, опомнившись, повторяю:

— Усекла.

В этот момент я готова пообещать все на свете. Теперь, после этого звонка, я понимаю, что так и не смогла убежать от прошлого. Никому не понадобилась бы моя дочь.

А вот дочь Арслана Сабирова — совсем другое дело.

От проклятого двора я иду домой почти наощупь — слезы застилают глаза, я глотаю рвущийся на волю крик и уговариваю себя, уговариваю продержаться еще хоть немного.

Захожу в нашу съемную квартиру. На пороге — ботиночки Леи, розовые, рядом лежит книжка, которую мы читали перед дневным сном.

Я опускаюсь на четвереньки, пытаясь не скулить, хватаю эту книгу и прижимаю ее к себе, внюхиваясь в страницы.

Я пытаюсь почувствовать ее запах.

Все в этой квартире кричит о Лее, каждая деталь. Раскиданные игрушки, одежда, детский поильник с единорогом, пушистый розовый плед, кастрюлька с остатками каши.

Я сегодня повысила на нее голос, когда Лея вместо того, чтобы есть, размазывала кашу по детскому столику. Боже, какая дура я была!

Наругала ее из-за такой ерунды, из-за чего Леюшка выпятила нижнюю губу, а потом обиженно зарыдала.
Сейчас бы я позволила ей с ног до головы измазаться в этой манке, лишь бы она была рядом, вот здесь.

Закрываю глаза ладонями, пытаясь ее почувствовать. Должна же быть хоть какая-то связь между мамой и ребенком? Но пусто, глухо, только боль и отчаянье.

Я представляю, как страшно ей, моей малышке, а я ничего не могу поделать.
Даже в полицию позвонить, мне остается только быть послушной и ждать, когда раздастся очередной звонок, и надеяться, что он будет.

Покуда звонит телефон — все с моей Леей в порядке.

Я ложусь без сил на диван, накрываясь с головой ее пледом и даю волю слезам. Мы никогда не расставались с дочкой больше, чем на пару часов. Я понимала, что скоро мне придется выходить на работу, отложенные деньги подходят к концу. Но мысль о том, что придется оставлять ее другим людям, водить в садик, вызывала ужас.

Будь моя воля, я бы вообще спрятала ее и увезла жить в глухой лес, где нет других людей.

Господи, лишь бы они ее не тронули, я тебя прошу, я тебя заклинаю, если есть в жизнь хоть какая-то справедливость. Я бы сказала, — пусть лучше заберут меня, но это не лучше, она не должна оставаться одна, дай мне сил и здоровья вырастить ее и увидеть, как она выходит замуж.

Прошу, господи.

Я лежу, беззвучно бормоча молитвы, никогда не молилась, но сейчас я готова просить о помощи кого угодно.

Даже его.

Наша встреча неизбежна: Арслан объявится. Я передергиваю плечами в нервном ознобе, представляя, как озвереет он, когда узнает, что я ушла тогда беременной и слова ему об этом не сказала.

Сабиров не тот, кто умеет прощать.

Я вспоминаю, как бежала из его дома, давилась слезами, как сейчас, понимая, что как прежде у нас с ним больше не будет.

Навсегда враги, предателей в его доме приговаривают раз и навсегда, без права на помилование.

Но так было лучше, выбирая между дочкой и любимым мужчиной, я здесь верный выбор. И никогда ни о чем не жалела.

Но карма, злой рок, я не знаю, как это назвать правильно, нас все равно настигло. И теперь моя Леюшка в руках у злодеев, а я не могу никак на это повлиять. В сильном мире мужчин женщины лишь инструмент, ровно как и дети.

Я поняла это еще тогда, поняла и боялась.