Мама искренне старалась успокоить отпрыска. И, похоже, ни на секунду не задумалась: нормально ли воспитывать ребенка на всем иностранном? как будет он относиться к стране и самому себе, если с самых ранних лет жил одной ногой в чужой реальности?

Самое примечательное, что мамаша в свое время работала во властных органах РФ не на последней должности, пару раз лично виделась с Путиным.

В тот вечер, когда мы гуляли по Сочи, я обратил внимание еще и на надписи, сделанные баллончиком на стенах. На них были непонятный символ и латинские буквы NS/WP. Друг пожал плечами, не знал, что это такое.

Я поискал в интернете, и оказалось, что это означает аж National Socialism / White Pride11  – название одной из крупнейших в России неонацистских группировок.

Разве не смешно, что в России начала 20-х даже ультранационалисты выбрали себе название на иностранном языке?..

У нас даже нацисты теперь – смердяковы.

Не это ли объясняет смердяковское беснование после начала СВО? Ненависть к самим себе в нас вливали годами, мелкими каплями, но постоянно. К 2022-му нарыв уже давно набух и был готов лопнуть.

Выросло не одно, а сразу несколько поколений, для которых «лучше не видеть ничего русского». Воспитанных среди идеологического вакуума и вражеской пропаганды. Поколений, говорящих не по-русски, а на валюпюке из неправильно произнесенных английских слов. Лишенных веры, лишенных национальных гордости, одержимых карго-культом.

Сердце нашего народа глубоко ранено. Мы все тяжело больны – смердяковщиной, чувством своей неполноценности, преклонением перед заграницей. Наши враги десятилетиями распространяют и усиливают эту болезнь.

Русофобия среди самих русских – наш коллективный грех. Нужно трудиться постоянно, по капле выдавливать из себя Смердякова. Каждый день давить в себе эту гадину.

Есть ли у нас вообще надежда в этой борьбе с разложением? Мощь вражеских медиатехнологий, их громадные бюджеты и глубина наших коллективных травм, на которых играют подонки по обе стороны океана, – все это периодически повергает меня в уныние. Мы, конечно, будем бороться до конца, но каков будет этот конец?..

Все же тут у нас есть мощная надежда. Та же надежда, что всегда поддерживала русского мыслящего человека. Надежда на душу народа.

Смердяковская гниль проникла в так называемые продвинутые, обеспеченные слои общества, прежде всего в богему и ИТ-среду, в жителей Москвы и больших городов. Но чем больше я путешествую по России, тем больше убеждаюсь – в глубинке, среди того самого народа, все по-другому. Очень по-другому.

Несколько лет я прожил в Красной Поляне недалеко от Сочи, где в начале 20-х образовался филиал Москвы посреди Кавказа. Там я балдел от горной природы, там было удобно жить благодаря инфраструктуре, оставшейся после Олимпиады. И там у меня остался очень неприятный осадок от общения с «модной» и «продвинутой» публикой.

Из всех воспоминаний о тамошней социальной среде есть едва ли не единственное приятное. Шли первые дни СВО, я был в шоке, как и все вокруг. Некоторые впадали в панику и предрекали, что Россия перестанет существовать через пару месяцев. Я на время просто отключил все информационные каналы – голова была на грани того, чтобы лопнуть. Тем не менее нужно было продолжать жить – вот и я шел из магазина, тащил домой 4 пятилитровые канистры с водой.

– Ого, сколько ты минералки пьешь! – поразился какой-то мужичок в спецовке, лет за 40, присевший отдохнуть на бордюр. – Набрал бы лучше в роднике.

– В каком роднике? – не понял я. – Где он?