«Старки». 18 августа 1913 г.
В Венеции
[Взошел посев, – пришлось нам жать…
От этой глупости житейской
Порой так хочется бежать,
Бежать к лагуне венецейской.
То было счастье, что ее
Успел увидеть я, хоть кратко,
Когда казалось грустным всё,
А сердце так сжималось сладко…
Той невеселою весной,
Российские покинув долы,
Зеленоватою волной
Баюкал я корму гондолы.
Какое наслажденье мне
Мое безлюдье доставляло.
Ничто, как в мимолетном сне,
Печаль души не отравляло…
Закончив вечером обед
В гостинице американской,
Менял я ресторанный свет
На полумрак венецианский,]
О, теплый полумрак ночной…
На Riva dei Schiavoni
Стоял я и дышал волной
Морских соленых благовоний,
И ветер прикасаньем крыл
Ласкал мне волосы и шляпу…
А лев безмолвный возносил
Над морем бронзовую лапу.
И было хорошо молчать…
Лишь я, Венеция да море…
Иль черную ладью качать
Туда, к San Giorgio Maggiore,
Где песни давних серенад
Поют измученные девы,
А путешествующий рад
Внимать их скорбные напевы…
Ему ль, пришельцу, не прощу?
Он пьян от воздуха лагуны…
Я сам так сладостно грущу,
Заслышав голоса и струны!
[В них что-то пламенное есть,
И песня кажется веселой,
И пестрых фонарей не счесть
Над слишком громоздкой гондолой…
Одни и те же лодки тут
Звучат от музыки продажной,
А утром мертвецов везут
На остров под псалом протяжный…]
Лежи, облокотясь на край
Не накренив его налево,
Безмолвствуй, слушай и вздыхай
От венецейского напева…
Вдали в огнях piazzetta… Там
Звучит – вздымаясь – гул оркестра.
Взнесен там Верди к небесам
Бесалиеровским маэстро…
Сливаются в единый гул
Оркестр вдали и серенада…
И я в них канул, утонул,
И лучшего душе не надо…
Я не один в ладье ночной…
Я чувствую над сердцем узы
И, одинокие, с тоской
Уста целую призрак Музы.
21 мая 1917 г.
Четыре города
Сергею Соловьеву
Нет места на земле, к которому любовней
Я был бы, чем к тебе, родимая Москва,
Твоя мне дорога седая голова,
Всегда к тебе иду с любовию сыновней…
Подругой детства мне Флоренция была,
Больная, чуткая и строже, чем другие.
Она, как лилия, в моей душе цвела,
Ей покровительствовала с небес Мария…
Когда же юношеский пыл зажег мне кровь
Мятежным праздников любви, страстей, мученья,
К тебе, Венеция, о, первая любовь,
Я уносил души безумные влеченья…
Теперь, переходя срединный свой порог,
Когда столь многое избыто и знакомо,
С благоговением тебя я жду, о, Рома,
О, Рим… Надежная ты пристань всех дорог,
К вину минувшего привычному устами.
На землю скорбную, не чуждый пилигрим,
Но словно в дом родной, вступлю в твой мир, о, Рим,
Шумящий водами, глаголящий крестами,
Проливший мирру роз на мрамор алтарей,
И вам я поклонюсь, проникнув в вечный улей,
В печальном золоте кампанских ноябрей…
1917 г.
Гондола
Когда по Сухоне я плыл и по Двине,
Где лиственниц леса и рек разливных дюны,
Пузатые баржи там понравились мне, —
Но более люблю я гондолу лагуны…
Моей Венеции бесшумная ладья!
О тихая стрела! Словно скорбью, одета
Черной ты бахромой. Люблю твой траур я.
Нарочно создана, чтоб баюкать поэта,
Немая гондола, под арками мостов
Скользящая своим серебрящимся носом.
С нее внимать легко звукам многоголосым,
Житейской музыке каналов и домов,
Где сопрани звучат под певучую скрипку.
Как мило с гондолы в вечерний миг улыбку
Красавице дарить!.. В поворотах, где сор
И мшист нагих дворцов угол заплесневелый,
Мой гондольер, слегка склонясь в рубахе белой,
Гулкий крик подает, и встречный гондольер
Ему ответствует, и, рядом проплывая,
Проходят гондолы, не задевая края…
…………………………………………………………….
Май благодатный был, когда я одиноко
Томился от лучей венецианских звезд.