Я – Венеции Меркурий,
Знаю я как на ладони
Город славного Гольдони:
Каждой ночью вечно новы
Похожденья Казановы.
«Венеция, звезда морей…»
Венеция, звезда морей,
Тебе я буду песню петь,
Прекрасней нет страны моей,
Чтоб жить и сладко умереть.
Здесь золотая борозда
Отрадных дней, часов, ночей
– Венеция, морей звезда,
Венеция, звезда морей!
Теперь пора любить и петь,
Ответить зову ласки «да»;
Мы будем пламенно хотеть,
Чтоб длился карнавал всегда, —
Наш праздник станет веселей,
И счастьем озарит года
Венеция, звезда морей,
Венеция, морей звезда!
Моисей Скороходов
Баркаролла
Бьются волны в борт гондолы,
Освещенные луной,
И под звуки баркароллы
Мы плывем в тиши ночной.
Всюду ряд волшебных зданий
На гранитных берегах,
И неясность очертаний
В тихо блещущих волнах.
Сколько сказочных видений
В бледном сумраке ночном!
Только ты в немом томленьи
Вся склонилась над веслом.
Только ты не веришь сказкам
Этих радостных ночей,
И моим не веришь ласкам,
И тоске моих очей…
Максим Славинский
Догаресса
Убаюканный волнами,
Утомленный трудным днем,
В ложе, убранном коврами,
Дож заснул глубоким сном.
Тихо плещет о гондолу
Светло-синяя волна, —
И челом поникла долу
Дожа старого жена.
Звезды ясными лучами
С неба ласково глядят, —
Затуманился слезами
Догарессы светлый взгляд.
Ночь полна благоуханьем.
Ночь и нежит и томит, —
И тоскою и рыданьем
Догарессы грудь кипит.
Дож, проснись, – жена рыдает,
Обласкай, уговори!
Слезы, что из глаз роняет,
Поцелуями сотри!
Не тобой, властитель старый,
Догаресса занята, —
Ей иные снятся чары,
Снится юность-красота.
Невозвратное былое
Перед ней воскресло вдруг, —
Сжалось сердце молодое
От забытых раньше мук…
Свет и блеск. Толпой шумящей,
Улыбаясь и смеясь,
Во дворец на пир блестящий
Вся Венеция сошлась.
Бархат мягкий и тяжелый,
Море шелка и цветов…
Молодежи смех веселый,
Важный говор стариков…
Догаресса всех встречает,
Всех улыбками дарит,
На поклоны отвечает,
Но тревогой взор горит.
И страданье, и забота
Залегли в груди у ней,
Очи светлые кого-то
Робко ищут средь гостей.
Вот он, вот красавец стройный
С бледным вдумчивым челом;
Дышит взгляд любовью знойной,
Светит ласковым огнем.
Он спокойно и с улыбкой
К догарессе подошел
И, склонивши стан свой гибкий,
Речь безумную повел, —
И слова его звучали
То надеждой молодой,
То отчаяньем печали,
То безбрежною тоской:
«Завтра утром, ранним-рано,
В час, как солнце лишь взойдет
И осветит из тумана
Гладь лазурных, сонных вод,
Уезжаю навсегда я,
И тоскуя, и любя, —
Но поверь мне, дорогая,
Не забуду я тебя.
Пусть опасности и битвы
Ждут меня в стране чужой, —
Будут мне твои молитвы
И кольчугой, и броней.
О, взгляни же на прощанье
Взглядом ласковой любви,
На разлуку и страданье,
На тоску благослови!»
И внимала, замирая,
Бедным сердцем смущена,
Догаресса молодая,
Дожа старого жена…
«В голубом эфира поле
Блещет месяц золотой;
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой».
В. Сладкопевцев
Венецианское предание
По зыбкому лону холодной волны
Лениво гондола скользит,
В ней паж молодой, полный жизни красы,
С догарессой-красоткой сидит.
Лаской жгучей глаза голубые горят,
Ручки гибкие друга ласкают;
И не чует никто, что за ними следят,
Что гондолу их две нагоняют.
И уж близко совсем. Вот и рядом уж с ней.
«Стой» с передней сурово звучит.
Вздрогнул паж. Стала снега красотка белей.
«То отец мой», – она говорит.
Крепче девушку обнял красавец молодой,
Пред собою кинжал положил,
И лишь только что дож на гондолу ногой,
Он кинжалом красотку пронзил.
После в волны морские он бросился сам,
И с тех пор, как преданье гласит,