И он, со своей стороны, служил им на славу.

Всего через четыре года, в 832-м, была официально освящена первая церковь Святого Марка – не такая большая и величественная, как та, которая сейчас стоит на том же месте, но, по меркам своего времени, достойная евангелиста[26]. К тому времени Джустиниано уже три года как лежал в могиле, а Венецией правил его младший брат Джованни, которого предшествующий дож всегда презирал – и, насколько можно судить по дошедшим до нас скудным свидетельствам, не без причины. Если бы новому дожу в свое время не довелось побыть соправителем отца, его бы, скорее всего, не избрали вовсе; но так или иначе, долго терпеть его лень и апатию подданные не стали. 29 июня 836 г., в день святых Петра и Павла, дож отправился на мессу в Сан-Пьетро ди Кастелло; на выходе из собора венецианцы схватили его и принудили отречься. Он был насильственно пострижен в монахи и окончил свои дни в монастыре в Градо.

Одна из главных причин для недовольства состояла в том, что Джованни Партичипацио ничего не делал для предотвращения новой нешуточной опасности, нависшей над республикой. Вот уже не первый год торговля на Адриатике страдала от славянских пиратов, которые устраивали засады у побережья Далмации, близ устьев Наренты[27] и Цетины, и нападали на проходившие мимо торговые суда. Поначалу пиратам все сходило с рук, и численность их стремительно росла; дошло до того, что многие капитаны перестали выходить в море и венецианская торговля начала медленно умирать от удушья. Страдала не только Венеция: разгул пиратства сказывался на всей Западной империи, потому что поддерживать морские коммуникации с Равенной, Падуей и другими имперскими городами Италии становилось все труднее.

Таким образом, решительные меры по борьбе с пиратами должны были стать приоритетной задачей для любого очередного правителя. Пьетро Традонико из Езоло, бывший член строительной комиссии, избранный одиннадцатым дожем Венеции, принял эту ответственность на себя. За первые три года правления он снарядил и возглавил относительно успешную морскую экспедицию к берегам Далмации, а в 840 г., воодушевленный этим успехом, отправил посла ко двору императора Лотаря, внука Карла Великого, чтобы заключить с ним новый договор. В основном этот договор сводился к подтверждению предыдущих соглашений, но два связанных с ним обстоятельства стоит упомянуть особо. Во-первых, это старейший дипломатический документ Венеции, сохранившийся до наших дней в оригинале. Во-вторых, в него входит пункт, согласно которому венецианский дож брал на себя обязательства по защите Адриатики от славян и прочих потенциальных неприятелей, что подразумевало косвенное признание Лотаря в собственной слабости на море и, соответственно, закрепляло за Венецией власть над Центральным Средиземноморьем.

Приблизительно в это же время у империи появился еще один, и даже более серьезный повод для беспокойства. В 827 г. византийский наместник на Сицилии Евфимий, заключивший противозаконный брак с местной монахиней, поднял мятеж, чтобы избежать последствий своего проступка, и обратился за помощью к Аглабидам – правителям североафриканских сарацин. Те только этого и ждали. Высадившись с большим войском на северо-западном побережье Сицилии, они быстро избавились от Евфимия и, даже не довершив завоевание острова, использовали его как отправную точку для нападения на византийскую провинцию Апулия. Тамошние греческие гарнизоны в Бари, Бриндизи и Отранто оказались так же беспомощны перед лицом этого нового врага, как в свое время франки – перед лицом далматов. За последние тридцать лет константинопольские императоры привыкли полагаться на дружбу с Венецией, с каждым годом наращивавшей морскую мощь, и забыли о необходимости развивать собственные базы на Адриатике. Даже такие некогда грозные крепости, как Дураццо и Кефалония, защищавшие восточное побережье, больше не могли перейти от обороны к наступательным действиям сколько-либо заметного масштаба. Поэтому не стоит удивляться, что около 840 г. (примерно тогда же, когда полномочные представители Венеции подписывали договор с Лотарем) патриарх Константинопольский прибыл на Риальто собственной персоной – присвоить дожу почетный титул спафария и попросить его о помощи в борьбе с сарацинами.