– А он и хлеб ест?

– Краббен питается всеми формами жизни. Где Агафон? Ты с Агафоном пришел?

– Ну, насмешил, начальник! Чтобы Агафон – в гору!

– А когда его ждать?

– Да зачем он тебе?

– Погоди… – до меня вдруг начало доходить. – Ты зачем бегал к Агафону?

– Ну как? Перекусить, соснуть малость. Опять же, «тозовку» взял.

Я ухватил Серпа за покатое плечо:

– И ничего не сказал Агафону о Краббене?

– Я же не трепач, – подмигнул мне Сказкин. – Сами управимся! Учти, начальник, я и конюхом был! – И подняв на меня ласковый взгляд, ахнул: – Начальник! Где ты нахватался седых волос?

– Покрасился… – буркнул я.

И отвернулся: о чем тут говорить?

Вон внизу на песке валяется метровая сельдяная акула. Кожа у нее как наждак. Кожу сельдяной акулы не берет даже армейский штык, а вон валяется… вспоротая от головы до хвоста… Это даже Сказкин оценил. До него вдруг дошло – влипли!

Но вслух он сказал: «Начальник! Я же о тебе думал!»

Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько сильными, что на всей водной поверхности залива образуется толчея, воздух насыщается влагой, видимость ухудшается. Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются после того, как густой туман, покрывавший вершины, опустится к подножью гор. Если вершины гор, окаймляющих залив, не покрыты туманом, можно предполагать, что будет тихая погода.

Лоция Охотского моря

Второе пришествие. Все для науки. Человек-альбом.

Доисторические гнусли. Серп Иванович не сдается. Кстати, о проездном. Долгий одинокий плач в темной ночи над засыпающим океаном. Сируш, трехпалый, мокеле-мбембе. Как стать миллионером. «Берегись, воздух!»

Вновь загнав нас в пещеру, Краббен не ушел.

За мрачным кекуром слышались непонятные всплески.

Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот. Выцветший тельник на его спине задрался, и на задубевшей коже выявилось таинственное лиловое имя – Лиля. Еще более сложная вязь уходила под тельник, терялась под ним. Какие-то хвосты, ласты. Похоже, натруженное тело Сказкина душили и обнимали неизвестные гады.

– Туман будет…

Гребень кальдеры заметно курился. Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась над водой в плотные плоские диски.

– Скорей бы…

– Почему скорей?

– А ты погляди вниз…

Серп Иванович поглядел и ужаснулся: «Какой большой!»

То ввинчиваясь в глубину, то вырываясь на дневную поверхность, Краббен, гоня перед собой бурун, мощно шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза, и я видел лишь общие очертания Великого Змея – некое огромное тело, с невероятной силой буравящее воду. Голова Краббена раскачивалась на длинной шее, как тюльпан.

– Надеюсь, он вернется.

– Еще чего! – обиделся Сказкин.

– Молчи, молчи! – приказал я. – Глаз с него не спускай. Замечай каждую мелочь: как он голову держит, как работает ластами, какая у него фигура…

– Да они все они там одинаковые… – туманно заметил Сказкин.

Я промолчал. Краббен входил в крутой разворот.

– А нам за него заплатят? – спросил Сказкин.

– А ты его поймал?

– Упаси господи!

И возликовал: «Уходит!»

Но я и сам уже видел: Краббен уходит.

Подняв над водой тяжелую голову, он вышел на траверз Камня-Льва.

Я был в отчаянии. Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Сказкин с «тозовкой», мы скатились по осыпи на берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом каменный цирк не казался мне таким пустым и безжизненным. Кроме нас, украшала его только истерзанная чудовищными клыками сельдяная акула.

– Да брось ты, начальник! – удивился моему отчаянию Сказкин. – Ты же видел его, чего еще надо?