— На моих глазах умер его брат. Так что очень даже сделаться может.

— Ну… бывает, чего уж… — растерял всю строгость Лукин. — Но ты все равно села спокойно и не вертишься!

Я послушалась и притихла. Пришел Алька с парой подушек и покрывалом и подал мне их. Молча, но блеснув слезами в желтых глазищах так выразительно, что мне мигом стало больше жалко его, а не себя. Погладила его по макушке, и слуга, потеревшись как кот о мою ладонь, устроился под кушеткой, наблюдая вместе со мной за передвижениями и манипуляциями Данилы. Он же принялся готовить зелье для скоростного сращивания костей, сопровождая это обучающими пояснениями со вступлением “вот завтра сдохну, а ты у меня еще неуч совсем”.

— Не шути так, пожалуйста, — попросила искренне. От внезапной мысли о его исчезновении из моей жизни в груди заболело куда сильнее какой-то сломанной ноги.

И вообще адреналин, видать, полностью схлынул, и настроение стремительно стало ползти вниз. Поговорили мы, конечно, с Леной, но изменило ли это хоть что-то? Она еще придет или позволит все же увезти себя Егору? И увижу ли я ее тогда еще когда-нибудь?

На столе в перегонном кубе что-то забурлило, и в лаборатории начало отнюдь не приятно пованивать, и где-то через час Лукин поднес мне плошку с зельем, сдувая с нее пар на ходу.

— Давай, василек, залпом и не принюхиваясь, — скомандовал он.

Последнее он сказал напрасно, вдохнула я запах чисто рефлекторно, и мой желудок сжался как в чьем-то кулаке. Но отвести от лица руку с варевом ведьмак мне не позволил. Ловко, как уже делал раньше, надавил пальцами на нижнюю челюсть, вынуждая рот открыть, и плесканул теплую мерзость. Чудом я ее не выплюнула на него, чудом зелье не вернулось с полпути, и уж точно чудом было то, что внутри от этой пакости мигом потеплело-похорошело, как от дозы алкоголя, и в месте перелома почему-то несильно, но зачесалось.

— Все, Люська,теперь в люлю.

— А помыться?

— Обойдешься сегодня, пусть все там прихватится за ночь хорошенько. Небось за сутки не завоняешься. — Данила снова подхватил меня и понес обратно в спальню. — И вообще, вон Наполеон просил Жозефину не мыться перед его приездом, потому как знал мужик толк в настоящем женском аромате.

— Фу! Тогда и вши были обычным делом.

— О! Кстати, вши, испившие крови девственника, очень мощный ингридиент для зелий. Без них настоящей суточной афродизии “во грех беспамятный повергающий” не сваришь.

Данила уложил меня в кровать и, укрыв, пристроился рядом.

— Не знаю, что это, но почти уверена, что оно мне без надобности, — меня стало неумолимо клонить в сон, и, не выдержав, я с наслаждением зевнула.

— Как по мне, как раз тебе и надо, — фыркнул вечный насмешник. — У тебя же все сложно обстоит с восприятием беззаботного и ни к чему не обязывающего блуда. А так тяпнула дозу жидкой похоти, оттянулась от души, а на завтра никакие угрызения совести и моральные терзания не донимают, потому как ничего толком не вспомнишь.

— Заниматься любовью так, чтобы потом об этом и не вспомнить, считаю занятием бессмысленным, — пробормотала я сонно.

— А тебе все бы со смыслом и значением, да, василек? — хмыкнул ведьмак и приподнял мне голову, уложив на свое плечо.

— Ага. Вот у нас все со значением?

— Это неправильный вопрос, Люсь.

— Почему?

— Потому что этих “нас” двое, василек, и мы оба отдельные личности, у каждой из которой свое восприятие и… хм… чувства.

— А нас только двое? — мои глаза уже открывались с трудом.

— Женщины! — выдохнул Лукин насмешливо и чмокнул меня в висок. — Вот и спросила бы прямо.