На стенах храма нашлись и образы, повествующие о нас с Люцием, но их я намеренно старалась не рассматривать — слишком много повидала за последние дни.
К нашему приходу возле храма уже собралось несколько десятков людей. И их становилось все больше. Они толпились и толкались, желая оказаться ближе к человеку, посетившему их городок. Люций рассказал, что ныне каждому служителю присваивали сан, и то того, насколько он был высок, зависело отношение обычных людей. Видимо, сан прибывшего внушал людям истинное благоговение, раз этот человек смог навести такую суматоху. И, конечно же, немалую роль сыграли тревожные новости с юга.
Рядом со служителем, в окружении воинов, стоял мужчина среднего возраста, с бакенбардами и пышными усами. По словам Сезара, это и был старейшина города. Его одежда — камзол, идеально прошитый красно-золотыми нитями в дань цветам королевства, штаны и высокие кожаные сапоги. Один только цвет ткани — насыщенно-бордовый — говорил о богатстве. Обычный житель маленького городка не мог позволить себе столь яркую материю.
— Я чувствую странный запах, — заявил Кьярин как раз в тот момент, когда кто-то из людей загородил собою обзор. Див принюхивался и морщился, растерянно вглядываясь в толпу.
— Тьма? — осведомился Люций, нахмурившись.
— Похоже. Но не совсем… — Даэв задумался, в лице его отражалось сомнение. — Гниение и сырая земля.
Сырая земля? Недавно на привале Кьярин говорил, что так пахнут теневые. Но не успела я всерьез задуматься об этом, как на его лице проступило разочарование.
— Пропал. Я больше его не чувствую.
Люций, сощурившись, огляделся. Поднял руку, и с его ладони взметнулся безмолвно к небесам темный ворон. Совсем скоро воссозданное существо растворилось во тьме ночи.
Со вчерашней ночи Моран не использовал силу, разве что перелил лишнюю тьму в кристалл. Было ли это случайностью или он намеренно избегал магии?
Я взглянула под ноги, где потрескавшийся от времени камень покрывал центральную улицу. Из головы не выходила увиденная на стене храма сцена. В сути своей Фародей не был злодеем. Его деяния, описываемые в легендах, являлись спорными и нередко безумными, лишенными всякой логики. Раньше я считала, что так эти истории сделали более зрелищными. Казалось, сам образ теневого бога символизировал непредсказуемость жизни. В половине тех сказаний он терпел поражение от светлой богини. Но, несмотря на это, в некоторых легендах недвусмысленно намекалось на их более близкие отношения друг с другом. В тех текстах они представляли собой гармоничную пару, где Эсмира повелевала, а Фародей сражался за нее. Так продолжалось до тех пор, пока их чувства не стали столь сильны, что отправили их в небытие.
Тени и Свету не бывать вместе…
Было ли это правдой? Легенда родилась из нерушимого правила или все же сама легенда породила его?
Именно неоднозначный облик Фародея позволял молиться ему всем: людям, теневым и даже светлым, чтящим его благородные деяния. В историях о боге четко прослеживалась его нелюбовь и порой жестокость к живым разумным существам, и в то же время забота о природе, животных и самом Дэвлате. Одна из самый известных историй — сказка о спасении Красного леса от страшной отравы, охватившей его земли. Когда-то лес поразила неизведанная болезнь, которая стремительно уничтожала все живое, распространяясь все дальше на юг и грозя уничтожить плодородные почвы. И, не найдя иного способа, Фародей опустился на камень в центре леса и проткнул себя своим же знаменитым мечом со змеей на эфесе, из распахнутой глотки которой вырастал клинок. Он истекал кровью три дня и три ночи, пока от яда не осталась ни следа. Ведь кровь бога, даже теневого, обладает исцеляющей силой.