Вновь память Олега, наложившаяся на мои знания, дала неожиданный эффект, и я поразился простоте и эффективности работы британцев из местной администрации.

В центре когда-то красивого сквера высился монумент из трех скульптур, изображавших героев Наполеоновских войн. Русский, польский и чешский полководцы: Раевский, Домбровский и Радецкий.

Про батарею Раевского знают почти все и в моем мире. Второй – поляк Домбровский, участвовавший в восстании против России, а потом один из главных идеологов и значимых командиров польской части наполеоновской Великой армии. Воевавший с русскими, а после капитуляции в войне получивший от императора Александра чин генерала уже русской армии и ставший польским сенатором. Третий – чех Радецкий, командовавший объединенной армией русских, немцев, шведов и австрийцев в сражении под Лейпцигом, или «Битве народов», которая и сломила хребет наполеоновской империи.

Этот мир – не англоцентричный, и сражение у бельгийской деревеньки Ватерлоо здесь на слуху только у историков. А вот по-настоящему великая битва, окончательно положившая конец претензиям знаменитого корсиканца, здесь известна каждому вне зависимости от страны проживания.

Глядя на увековеченных славянских полководцев, поразился простоте решения. Статуи национальных героев ставятся в район, который априори должен стать неблагополучным. После, в результате наверняка форсируемой подачи, Славянская площадь в народе приобретает название «трех дураков». И вроде сделано все с претензией на уважение к памяти истории, а на выходе эффект сильнее, чем от ковровой бомбардировки.

Русские приходили править в Польшу в течение последних трех веков – в восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом. Приходили при любом правителе, строе и состоянии своего государства. Даже в моем мире есть вероятность, что в двадцать первом веке они вернутся в Польшу снова, а здесь и вовсе велит само провидение и география. Британцы явно это понимают и сейчас усиленно превращают территорию страны во враждебную для России.

Отвлекая от тяжелых мыслей, раздался резкий стук, и вновь смотровое окно распахнулось.

– Оружие есть? – поинтересовался все тот же скрипучий голос.

– Удиви меня сразу всеми тупыми вопросами, чтобы время не терять, – не скрывая раздражения долгим ожиданием, ответил я. И демонстративно сплюнул. Звучно, но без слюны – в этом мире раскидываться биологическими жидкостями чревато последствиями.

Почти сразу заскрипел засов, и тяжелая дверь приоткрылась.

Машинально, скрывая даже от самого себя легкий мандраж, поправил воротник – жестом Эрика Кантона. Хороший жест, рабочий – успокоился моментально. После прошел внутрь, где оказался в решетчатой камере, образующей страховочный предбанник. Перед дверью меня ожидал тип мерзкой – по стать голосу наружности. За его спиной, за толстыми прутьями решетки, в полутьме холла я увидел сразу несколько широких силуэтов.

– Оружие сдать надо, – проскрипел привратник.

– Сдавать сам будешь, анализы. Голову мне не делай, веди уже, – последнюю фразу я произнес в более прямом и грязном оформлении.

– Не положено, – усмехнулся тип, обнажая гнилые зубы. Как у него пахнет изо рта, я почувствовал даже на таком расстоянии.

– Тебе сказано привести меня к хозяину, а не оружие забирать. Я сейчас уйду, а когда Халид узнает, зачем приходил, сам начнет меня искать. Но ты уже будешь жить отдельно от своих бубенцов. Веди, я сказал! – повысил голос я.

Будь я на обычном такси, разговор шел бы совершенно иначе. Но сейчас мне по-другому просто нельзя. Местная шваль как голодные звери – позволишь хоть немного слабины, сразу будут искать, как в тебя вцепиться и отгрызть немного.