– Информация есть? – тут же поинтересовался я, прикидывая оставшуюся наличность.

Знания – одна из твердых валют в этом мире, где твой легальный информационный интерес контролируется почти полностью, и представляют ходовой товар с соответствующей стоимостью.

– Из протектората он улетел в Москву, Цюрих или Барселону. На каком рейсе, не знаю, но приехал в аэропорт в этом промежутке, других вылетов тогда не было.

– Сколько?

– Нисколько.

– Понял, спасибо, – кивнул я и нагнулся, рассматривая нужное мне здание в небольшое окно-бойницу двери. Я хорошо знал, как перемещаться здесь, чтобы не попадать под взор систем наблюдения. Но нужно было еще обойти вон тот угол…

– Эта камера не работает, – показал на торец здания сержант. – Если за угол пойдешь, на рынок, уже нужна обманка.

– Нет, я только к Халиду.

Сержант кивнул и бросил мне арафатку пустынной расцветки. Поблагодарив кивком, я намотал ткань на манер шарфа и выпрыгнул из машины. Едва сделал первый шаг, как вздрогнул от волнения.

В первый раз я испытал подобное чувство – очень и очень тонкого льда под ногами в разговоре с Демидовым и Безбородко. Второй – во время беседы с княгиней, когда мы оговаривали условия нашего совместного существования.

Сейчас я снова в ситуации, когда любая, даже малейшая ошибка может иметь катастрофические последствия. Причем вокруг теперь не цивилизованный, а совсем другой, дикий, мир, где – в отличие от предыдущих случаев, слова уже ничего не значат. Здесь они часто бывают даже лишними. Русский, английский, польский, французский – местные обитатели не факт, что хорошо знают хоть один из языков. В первую очередь здесь котируются действия.

Площадка перед лавкой была пустынна – при появлении массивного внедорожника на рубчатых колесах местная «дворовая знать» рассосалась по периметру освещенного огнем круга. Но я чувствовал на себе многочисленные взгляды из кустов и щербатых провалов окон первых этажей. Наверняка у курируемой Халидом лавки была очередь, но соблюдать нормы вежливости я не стал – по статусу не положено. Патрульная машина в качестве такси уже подразумевает важность визита и игнор интересов всякой швали.

Поднявшись на крыльцо, громко постучался в оббитую жестяными листами дверь – со следами ударов и даже пулевыми отверстиями. Почти сразу с резким стуком распахнулось смотровое окно.

– Zamknięte! – мерзким скрипучим голосом рявкнул кто-то изнутри по-польски, и окошко тут же захлопнулось. Устало вздохнув, я с силой ударил по двери несколько раз. Ногой засадил, с чувством.

Да, подъезжать на полицейской машине к одной из самых ходовых точек по продаже грязных веществ – пользующихся популярностью у самых низов Южных – было не очень хорошей идеей, признаю. Но не уходить же.

Окошко вновь приоткрылось, но отповедь я опередил – грязно выругавшись, завладевая вниманием привратника.

– Скажи Халиду, что Олег Ковальский пришел. Не передашь если прямо сейчас, он из тебя чучело потом сделает, – добавил я после очередной короткой, но смачной тирады.

Ответа не последовало, окошко захлопнулось, а я остался ждать. Отойдя на несколько шагов, выбрал менее заплеванный пятачок и отвернулся от двери, осматриваясь вокруг. Пока препирался у двери, из-за облаков выглянула луна, и погруженные во тьму Южные посеребрило мягким светом.

Осматривая окружающие площадь трущобы перекопанных улиц – с мелькающим то тут, то там живым огнем, поразился, насколько все это похоже на город, в котором ведутся боевые действия. И, наткнувшись взглядом на скульптурную группу в центре давным-давно вырубленного сквера, поразился, насколько она выбивается из грязного облика нижнего города. Три высоких фигуры, герои былых времен.