– Баня готова, – крикнул Костя и, закрыв дверь, направился к нам. – Дамы вперед, вы все равно не паритесь, быстро прибежите.

– Веники запарил?

– Обижаешь, – делано возмутился муж. – Свеженькие…

Остаток вечера я старалась не встречаться взглядом с Егором, который то и дело на себе ловила, совершенно не зная, как на это реагировать и списывая все на свое стеснение. Поддерживая разговор с Ирой, периодически отвлекалась на сына или ходила в кухню, чтобы дорезать хлеб или принести что-то необходимое из соусов или приборов, особенно в моменты, когда мужчины выходили из бани в одних полотенцах.

Около девяти вечера дети уже начали зевать, и Ира засобиралась домой. Проводив их, Баталов понес Мишку в баню ополоснуться перед сном, так как забираться в душ или в ванну сын категорически отказался, а я принялась за уборку, делая все нарочито медленно.

Муж уже после парной намекал на то, что не прочь закончить этот вечер в горизонтальной плоскости. Я же это его желание не разделяла, мне хотелось остаться в одиночестве, в тишине, один на один со своими мыслями. После вчерашнего конфликта мне не то, что с ним спать не хотелось, но и разговаривать особо тоже. Проблема в наших отношениях всегда была еще в том, что после конфликтов Костя переставал злиться или обижаться первый, а мне всегда нужно было время, чтобы переварить ситуацию. Вот и сейчас отсиживаясь на кухне, изображая бурную деятельность, я ждала, когда муж заснет. Трусливо и неправильно. Правильней надо бы поговорить, сесть и все друг другу высказать, обосновав свою позицию и попытаться решить все недопонимания. Но, зная почти со стопроцентной уверенностью, что подобные разговоры у нас обычно заканчиваются громким скандалом, я молчала, и буду молчать пока Мишка дома. Мне хватило одного раза, чтобы перестать выяснять отношения с мужем при сыне, одна единственная фраза, застрявшая в моей памяти, выбитая клинописью в сознании, сказанная как-то им после нашей очередной ссоры с Баталовым: «Мам, для меня нет в жизни ничего хуже того, когда вы с папой ругаетесь». По-детски построенная фраза резанула тогда по сердцу настолько сильно, глубоко и больно, что теперь я даже свое раздражение на мужа скрывала, не давая сыну и повода переживать. Дети не должны быть в эпицентре войны между взрослыми, они не должны наблюдать, как два самых дорогих для них человека не могут найти общий язык, зарываясь в ворохе своих обид. Дети не виноваты в том, что взрослые в силу своей боли, несдержанности и глупости совершают ошибки, болезненно раня друг друга. В этом нет детской вины, и они не должны за это платить своим правом чувствовать защищенность, любовь, семью и безопасность в этой семье не только физическую, но и эмоциональную. Поэтому сейчас я тут на кухне натираю до блеска тарелки, избегая возможного конфликта и ситуации, в которой пришлось бы через себя переступать, выполняя прихоть мужа.

– Я хочу выйти на работу, – произнесла я, обращаясь к мужу, как только Мишка, поужинав, выскочил из-за стола.

– Зачем? – не отрываясь от поглощения ужина и погрузив взгляд в телефон, который держал перед собой.

– Что бы видеть хоть что-то, кроме стен собственного дома, бесконечной уборки, готовки и твоего недовольного лица.

– Кто тебя возьмет? Наступит зима, Мишка начнет бесконечно болеть, пара больничных, и тебя тут же попросят. Сейчас никто не будет просто так платить бабки за то, чтобы ты на больничном сидела по три недели в месяц.

Резануло болезненно по нутру, больше его холодным безразличием, чем резкостью слов.