– Отличная кровь, с такой только в космос запускать, не глядя… Менструации нет? – наконец спросил он у меня.

– Нет, – страшно покраснев, промямлила я.

– Ну, тогда сегодня и приступим. Сассистируешь? – насмешливо обратился он к Леве.

– Увы! – Лева развел руками. – Сдал дела.

– Не сомневался, потому и Витьку вызвал, – Влад пожевал тонкими губами, – а мог бы… Мог бы отработать, старый ленивец! Экс унгве леонем![3]

…На мониторе возникло лицо. Мое лицо.

– Ну, будем подбирать новый фасад. Не возражаешь? – вопрос был адресован мне.

И спустя секунду рядом с моим стилизованным лицом появились контуры никому не принадлежащей человеческой маски.

Несколько минут рассеянно менялись губы, глаза, нос, очертания скул.

– Ну как? – спросил Влад. – Такое подойдет?

Я молчала. Мне было решительно все равно.

– Мне все равно.

– Господи, кого ты мне привез? – Влад впервые заинтересованно посмотрел на меня. – Поразительное равнодушие к собственной судьбе!

– Влад, дай девочке шанс, – вступился за меня Лева, – пусть выйдет замуж за аргентинского мучачо и будет счастлива.

Комбинации изменились еще несколько раз.

– Вот это годится! – наконец изрек Влад. – Аурэа мэдиократос[4]. Не вызывающе, но с изюминкой. Дикси[5].

– Ну что ж, – согласился Лева, – в этом чувствуется неплохо прожитая жизнь. Ты как думаешь, девочка моя?

…Теперь на мониторе было женское лицо, которое, возможно, воплотится во мне. Но сейчас оно ничего не говорило, оно было далеко от меня: краешки век, чуть приподнятые к вискам – кто-то из далеких предков компьютерного лица согрешил с тонкокостными тайцами; чувственные губы, чуть припухшие, – кто-то из далеких предков компьютерного лица согрешил с лоснящимися мулатами; нос – нос прапраправнучки древней римлянки, изнасилованной гуннами… У этого лица было много предков, и все они грешили, грешили, грешили.

Но и я была не без греха – значит, мы обязаны были поладить.

– Я согласна, – сказала я.

– Влад гений, чертяга! – расчувствовался Лева. – За мизерную сумму сделает тебя Нефертити по случаю. И грудь заодно подправит. Так что, когда будешь выходить замуж за миллионера, пришли ему корзину роз.

– Лучше ящик водки, – флегматично протянул Влад, – если жива останешься. Три-четыре процента обычно идут в расход после операции. А перед этим записки пишут – мы, мол, не в претензии…

– Ну что ты человека пугаешь? – Лева незаметно взял на себя функции моего опекуна, доброго дядюшки забитой старой девы. – Мы-то уж точно в счастливых девяносто шести процентах!

– Дум спиро спэро![6] – веселился Влад. – Наркоз переносишь?

Первую и последнюю операцию мне делали в шесть лет – вырезали аппендицит – только и всего, так что ничего вразумительного по этому поводу я сказать не могла.

– Вобьете колипсольчик, – инструктировал Лева, – от колипсола еще никто не умирал.

– Магистэр диксит[7], – сыронизировал тонкогубый хирург, который все больше и больше нравился мне, – не пора ли тебе улетать, друг мой?

– Пора, пора! – Лева облегченно вздохнул и заулыбался. – Оставляю тебя в этих жестких лапах и надеюсь увидеть в следующей жизни процветающим манговым деревом… А то людей она не очень-то балует! Дай-ка посмотрю в это твое лицо последний раз. И, может быть, на следующем твоем лице опрометчиво женюсь… Ты, кстати, за границу не собираешься? А впрочем, все это меня не касается…

Влад проводил меня в маленькую комнатку, где были только застеленная кровать и телевизор.

На кровати лежал пульт от телевизора, окна были плотно прикрыты жалюзи.

– Туалет и ванная рядом. Отдыхай пока, – не очень-то он был разговорчив.