«Могильный курган насыпаем, Яр Хан!» –
заметил остряк завзятый,
И Король, смеясь, прозвал его
«мой королевский глашатай».
И вот наступает вторая ночь, –
то ночь была рамазана.
И услышал страж, как идёт от земли
слабый голос Яр Хана.
Доносится из разбитой груди
хриплый молящий голос:
«Избавь меня, друг, от жестоких мук,
жизнь перерви, как волос!»
И слуги пришли к государю в гарем,
моля и дрожа от боязни:
«Защитник слабых, сжалься над ним,
предай милосердной казни!»
Молвил Король: «Пусть ночь поживёт,
а утром его расстреляют.
Однако, пусть молится он за меня,
пусть имя моё прославляет!»
И трижды Яр Хан простонал до зари,
и ещё раз – при алом блике:
«Избавь меня, друг, от жестоких мук;
о, будь славен, Король великий»!
Во время намаза казнили его,
предав милосердной каре.
И снова, когда зажгли фитили,
восславил Яр Хан Государя.
И песню об этом сложили певцы,
и песню пропели люду,
Чтобы о милости Короля
люди знали повсюду.
Абдур Рахман, Дуранийский вождь,
рот свой раскрыл когда-то.
И Север, и Юг, как в бездонный сундук,
в него кладут своё злато.
И певцы поют, что Король не лют
и что мягка его кара.
И они поют, и внимает им люд –
от Балха до Кандагара!
1889
Со Сциндией – в Дели
Случилось это более ста лет назад. Потерпев поражение в великой битве недалеко от Дели, индийский князь проскакал пятьдесят миль, везя на луке седла простую девушку, которая любила его и делила с ним все тяготы походной жизни. Он потерял девушку, когда спасение было уже близко. Кавалерист из Маратты рассказал такую историю:
Кто пировал, того венок в ту ночь увял, поблек,
И цвет шафрана в знак беды покрыл шарфы и руки,
Когда мы мчались в Панипут, где ждал нас наглый Млек,
Когда мы, царство потеряв, ушли оттуда в муке.
И трижды тридцать тысяч нас прошли джамнийский брод –
На дамаджийских скакунах богатыри из Бхао –
Декан враждебный не пресек наш мужественный род
И не извёл предатель нас, проклятый Мультар Рао!
И трижды тридцать тысяч нас вошли в густой туман.
И визг, и вопли раковин взнеслись над полем брани.
За бороду схватили мы Бховани вражий стан,
И смыл наш яростный поток с лица земли Бховани!
И дети Бхоста полегли от наших длинных пик,
Рохиллы чёрные неслись, как скот, от нас гурьбою.
От нашей тысячи одной презренный враг поник,
А Мультар Рао с десятью оставил поле боя!
И вынуть саблю – нету сил, ударить – нету сил:
Плечо в плечо и грудь на грудь сошлись мы тесной кучей.
Наш пеший горец и коней, и всадников разил,
И павших на сырой земле давил наш вал могучий.
Налево грохотал мушкет, как водный водопад,
Направо лес кровавых пик восхода был кровавей.
И снизу кровь, и сверху вниз – Апсáров скорбный взгляд,
Что подбирали тех, кто пал в позоре или славе.
И видел я огонь и дым, и видел Бхао стяг,
И слышал тщетный крик, – увы, то звал один из Бхао:
«О, Ананд Рао Нимбалкхур, скачи, теснит нас враг!
Верни всех тех, кого увёл проклятый Мультар Рао!»
Когда осенние дожди в истоках Джамны льют,
Тогда песчаный перекат с пути сметают волны.
Враги прорвались через нас, как через цепь запруд,
Но броды Джамны в этот день их кровью были полны.
Я рядом с Сциндией скакал, – куда мой господин.
Туда и я; за нами вслед – вся конница Халькара.
И были все у нас вожди убиты, как один,
Кинжалы Северных Племён нас истребляли яро.
Я рядом с Сциндией скакал – стекала кровь с копья –
Вдруг вижу: девушка бежит, бежит наперерез нам
И к Сциндии припала, и – кричит: «Любовь моя!» –
Я еле-еле их прикрыть успел щитом железным.
(Её в лесу зачаровал он много лет назад,
Приворожив её к воде, что принял от неё же.
Простой охотницей она была, как говорят.