— Ты чего?! А Яга, а гуси-лебеди?

— Я здесь быстрее скопычусь!

— Марусь, ну два денечка потерпи.

— Два с половиной, — надула я щеки и скрестила руки.

— Ты одежи мужу новые принесла? — крикнула мне Мария с крыльца.

— Она меня со свету сживет, — растеряно сказала я Саньке.

— Не драматизируй, — постучал мне по плечу друг.

— Давай одежду свою... — буркнула я, — сейчас стирать буду....

Санька пошел в терем, я проводила его в комнату.

— Мне перед тобой раздеваться, что ли? — смутился друг.

— Да. Я сказала Марии Тихоновне, что мы повенчаны, — я повернулась к нему спиной.

— Чего ты сказала? — взвизгнул Санька.

— Ты что орешь?! — цыкнула, — Ну, а как по-другому... Нельзя на Руси не повенчанным в одной комнате спать. А я на перинку хочу, — надула губы я.

— Так сказала бы брат. Ну или я бы в конюшне спал, а ты в тереме.

— Ой... И правда... Я что-то не подумала... Ну все уже! Что сказала, то сказала. Теперь мы муж и жена. Переоделся? — повернулась я и поняла, что рано и снова отвернулась, вся красная как рак варёный.

— Ну ты даешь... — протянул Санька, — держи, — отдал мне он одежду.

Я не поворачиваясь вышла из комнаты. Руки ломило, а от понимания, что мне еще воду таскать и стирать, становилось дурно. Санька пошел в мастерскую, а вскоре снова отправился в лес.

Весь день я носила воду, била колотушками, терла на доске вещи. Рук не чувствовала. Развешивала последние вещи уже на заходе солнца. Как раз к этому времени и Санька вернулся.

— Ну вот. Молодец! Видишь, как управилась. Эй! Молодец! Иди за Фомой, скажи кушать пора.

«Ура! Еда!» — ликовала я внутри.

— А ты идем, поможешь на стол накрыть, — буркнула Мария.

«Да что б....» — негодовала внутри.

Я вяло плелась в избу, не желая больше работать. Благо Мария уже приготовила ужин, а мне осталось только стол накрыть. Тут и Фома с Санькой и Иваном подоспели. Все умаялись за этот день, поэтому и разговоров не вели.

Поели. Мужчины пошли в мастерскую, а мы с Марией Тихоновной стали со стола убирать да посуду мыть.

— На сегодня все. Иди к себе.

— Спасибо, — вздохнула с облегчением я.

— Может тебе пяльцы принести?

— Зачем? — удивилась я.

— Что б заняться было чем. Не сидеть же вечером без дела.

Вот странные нравы... Вообще отдыхать не умеют.

— Я пойду лучше мужчинам нашим молочка отнесу... — попятилась я назад. Схватила кувшин и выбежала на улицу. Вроде Мария Тихоновна не возражала, и я замедлила шаг.

— Я вам молочка принесла, — улыбнулась я, зайдя в мастерскую.

Санька зло на меня зыркнул, отвлекшись от работы, Фома фыркнул недовольно. Видимо отвлекла их. И только Ваня улыбнулся. Он лежал на бревнах, слегка качая ногой.

— Это хорошо! Молочко я жалую! — поднялся с бревен Иван и забрал у меня кувшин.

— Можно я у вас посижу? — начала присаживаться на бревно.

— Нет! — буркнул Фома, — отвлекать только будешь.

— Я тихонечко, как мышка, — снова встала я ровно, не успев даже присесть.

— Смотри у меня! Хоть слово услышу, вон выгоню! — пригрозил мне столяр.

Я кивнула и села на бревно. Уж лучше здесь посижу молча, чем к этой тиранше вернусь. Ваня, попив молока вернулся на бревно, а Фома показывал Саньке как работать с инструментами.

— Аккуратнее, говорю тебе! — ругался он, — тоньше! Еще тоньше!

Друг злился, пыхтел, но старательно все делал.

— Что тебя отец не научил инструменты в руке правильно держать?! — бухтел Фома.

— Не научил, — бросил инструменты от злости друг, — помер он, когда мне было еще шесть.

— Ох, прости старика, не знал, — подошел к Саньке столяр и положил руку на спину, — малой ты еще был... Не успел батя тебя научить всему. Ну ничего... Никогда не поздно научиться.