– Он же всего лишь сержант.

– Ошибаешься. Теперь капитан.

Сам того не ожидая, Бадан Грук улыбнулся.

– Могу поспорить, он в восторге.

– Точно, плясал все утро.

– Значит, все собираемся. – Он поднял взгляд и встретился с Угольком глазами. – И послушаем, что он хочет сказать. И тогда…

– И тогда… видно будет.

Бадан недоверчиво посмотрел на нее; холодным душем вернулась тревога. Не такого ответа я ждал.

– Уголек, может, поедем, заберем Целуй?

– Да, ей бы понравилось. Нет, пусть корова томится.

– Мы были коротышки, – сказала Драчунья.

– И чо?

– Ты слышал, Неп. Эти короткохвостые были слишком высоки. И нагибаться им было тяжело – доспехи мешали. А нас ты видел? Мы быстро приспособились. Воевали с их голенями. Кололи в пах. Резали поджилки. Протыкали проклятые ступни. Мы были армией шавок, Неп.

– А я не шавк, Дрчунь. Я прям волк. Неп Волк!

Вмешался Релико:

– Думаю, ты дело говоришь, Драчунья. Мы начали сражаться жуть как низко, да? Прямо им по ногам, в упор, и делали нашу работу. – На его эбонитовом лице появилось нечто вроде улыбки.

– Я так и говорю, – кивнула Драчунья, зажигая очередную самокрутку с растабаком – шестую с утра. Руки дрожали. Правая нога была изрезана. И кое-как зашитая рана болела. И вообще болело все.

Уголек уселась рядом с Милым и негромко сказала:

– Им пришлось взять оружие.

Милый посерьезнел.

– Боевое оружие.

Остальные подались вперед, слушая. Уголек нахмурилась.

– Точно. Капрал Рим решил пока не торопиться.

– Так что, сержант, – сказал Затылок, – нас тоже запихнут в другой взвод? Или дадут другой, где осталась только парочка морпехов?

Уголек пожала печами.

– Это еще решается.

Милый сказал:

– Не нравится мне, что случилось с десятым, сержант. Вот они здесь – и вот их нет. Как дым. Это неправильно.