И вот наконец, когда Шерли начала уже думать, что он, возможно, не придет, Артур появился с этой своей лукавой улыбкой.

– Здравствуйте! Так вот где вы живете. А я было засомневался. Боже мой, да вы еще очаровательнее, чем мне казалось. – И затем в маленькой прихожей за закрытой дверью он обнял ее и поцеловал в губы, и все целовал, целовал, а она притворно отбивалась, отталкивала его и твердила, что родители могут услышать.

И сама комната с его фигурой в красноватом свете лампы словно бы стала иной: прекрасное бледное лицо Артура придало ей особую красоту! Он усадил Шерли рядом с собой, сжал в ладонях ее руки и принялся рассказывать о своей работе и о своих мечтах, обо всем, чем думал заняться в будущем, и тогда она вдруг поймала себя на мысли, что ей отчаянно хочется разделить с ним эту жизнь, его жизнь, какое бы занятие он себе ни выбрал. Вот только она по-прежнему сомневалась, что причиняло ей легкую боль, захочет ли этого Артур, ведь он был еще так молод, полон надежд, стремлений и честолюбивых замыслов. Казалось, Шерли намного старше этого юного мечтателя, хотя в действительности была несколькими годами моложе.

А потом наступила та великолепная пора с декабря до самого конца сентября, тогда и произошло все то, ради чего стоит любить. Ах, эти чудесные весенние дни, когда с появлением первых почек и листьев Артур повез ее как-то в воскресенье в Атолби, в край великих лесов. Они искали первоцветы в траве, сидели на склоне холма, глядели на реку внизу и наблюдали, как несколько юношей возятся с яхтой, а затем отплывают на ней. Так же точно и они с Артуром могли бы отплыть куда-нибудь вместе, далеко-далеко, прочь от этой скучной обыденной жизни. О как бы ей этого хотелось! А затем он обнял ее и поцеловал в щеку, а после в шею, легонько ущипнул за ушко, погладил по волосам, и там, на траве, среди весенних цветов, под пологом ветвей с молодыми зелеными листочками она познала совершенство любви, любви столь чудесной, что даже сейчас, при одной мысли о ней, глаза Шерли наполнились слезами. И замелькали дни, субботние вечера и воскресенья в Атолби и Спарроус-Пойнт, на морском берегу, в прелестном парке Трегор, милях в двух от ее дома, где они гуляли по вечерам, сидели в беседке и ели мороженое, танцевали или смотрели на танцующих. Ах, эти звезды, ветерок, свежее дыхание летних дней! Боже мой! Боже мой!

Разумеется, родители Шерли с самого начала задумывались, что у нее с Артуром, смущало их и неясное положение Бартона: тот был увлечен их дочерью, не скрывал своих намерений и как будто ей нравился. Но Шерли, единственное их дитя, умело пользовалась слабостью родителей, которые души в ней не чаяли и даже помыслить не могли о том, чтобы подступиться к дочери с вопросами. В конце концов, такая юная хорошенькая девушка, как Шерли, вправе была передумать. Вот только… только в своих отношениях с Бартоном ей приходилось все больше изощряться во лжи и уловках, поскольку своевольный Артур мог запросто явиться вечером к ней в магазин, когда ему вздумается, чтобы отвезти в центр города в ресторан, а затем в театр или кинематограф.

Артур ничем не походил на робкого, флегматичного Бартона, который послушно и терпеливо дожидался малейшего знака ее расположения. Напротив, властный и настойчивый, он требовал поцелуев и ласк, и всех восторгов любви, дразнил Шерли и играл с ней, как кошка с мышью. Она ни в чем не могла ему отказать. Артур желал распоряжаться всем ее временем и владеть ею безраздельно. Он вовсе не был эгоистичным или жестоким, как некоторые мужчины, просто временами, сам того не сознавая, бывал беспечным и легкомысленным, но в остальное время, почти всегда, – любящим и нежным. Однако он постоянно говорил о своем будущем так, словно ей, Шерли, в нем не было места, и это очень ее тревожило. Артур рассуждал о том, куда, возможно, поедет и чем займется, но почему-то, казалось, думал, будто она не сможет или не захочет разделить его судьбу. Он всегда мечтал когда-нибудь отправиться по делам в Австралию, в Южную Африку или, может быть, в Индию. Но как будто не представлял себе ясной картины своего будущего.