И в четверки коней подобрали мы самых больших.
На востоке там травы растут и растут камыши;
Запрягай лошадей, на охоту скорее спеши!
III
Вот они на охоте: избрали испытанных слуг,
Их ауканьем степи кругом оглашаются вдруг.
Установлено знамя со змеями, поднят бунчук –
Там, у Ао[166], облавы на зверя смыкается круг.
IV
По четверке коней в колесницы князей впряжены,
И одна за другою четверки приходят на стан.
Наколенники алые, в золоте туфель сафьян.
Собираются гости, блюдя и порядок, и сан.
V
Костяное кольцо налокотнику ровно под стать[167],
Стрелы к луку подобраны – ни тяжелы, ни легки…
И в едином порыве согласно стреляют стрелки;
Помогают нам в кучи убитую дичь собирать.
VI
Светло-рыжие кони четверкой у нас впряжены,
По бокам пристяжные – не станут тянуть они вкось,
Быстро гонит возница, чтоб время терять не
пришлось,
Стрелы метко летят и пронзают дичину насквозь.
VII
С тихим присвистом, слышу я, ржут здесь и там
скакуны;
И значки и знамена, что плещутся в ветре, видны.
Нет тревоги: ни пеший, ни конный нигде не слышны.
Кладовые большие при кухне еще не полны.
VIII
Вот охотники едут, и шум колесницы возник,
Слышен шум колесницы, не слышен ни голос, ни крик.
Вижу: муж благородства воистину наш государь –
И, по правде, в деяниях, им совершенных, велик!
Царская охота
(II, III, 6)
I
Счастливым днем был моу[168], и молиться
Коней защите[169] начали тогда.
Охотничьи прекрасны колесницы,
Крепки в четверке кони, без труда
На этот холм большой она стремится,
Преследуя бегущие стада.
II
Счастливый день гэн-у[170], – мы так решили,
Коней сыскали, что равны по силе;
Где дичь водилась, тот избрали лес.
Где бродят лани целыми стадами,
По рекам Ци и Цзюй – над берегами
Охотиться здесь будет Сын Небес.
III
И видишь ты долину пред собою:
Стада пасутся широко вокруг,
Олени – то бредут себе гурьбою,
То парами, как будто с другом друг.
Сюда людей мы привезли с собою,
Чтоб Сыну Неба усладить досуг.
IV
И вот мы натянули наши луки,
На тетиве сжимают стрелы руки,
Здесь сбили поросенка кабана,
Там носорога валят с ног удары.
Да будет пир обилен наш, и в чары
Гостям нальем мы нового вина.
То гуси летят[171]
(II, III, 7)
То гуси летят, то летят журавли
И свищут, и свищут крылами вдали…
То люди далеким походом идут,
И тяжек, и труден в пустыне поход.
Достойные жалости люди идут,
О горе вам, сирый и вдовый народ!
То гуси летят, то летят журавли,
К болоту слетаясь, садятся на нем…
То стены жилищ воздвигает народ,
Что встали на тысячи футов кругом.
Хоть труд наш велик и тяжел – наконец
Покойный себе мы построили дом.
То гуси летят, то летят журавли,
И слышен тоскливый, тоскливый их крик…
Коль мудрый услышит его человек,
Он скажет, что труд наш безмерно велик!
А глупый услышит его человек,
И скажет, гордыней рожден этот крик.
Ночь во дворце
(II, III, 8)
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– И полночи нет и во тьме небосклон,
Сиянием факелов двор озарен;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вдали колокольчиков звон[172].
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Нет, ночи еще не кончается круг,
Бледнеет сияние факелов вдруг;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вблизи колокольчиков звук.
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Сменяет заря предрассветную тьму,
И факелы меркнут и гаснут в дыму;
Мужи благородства спешат во дворец,
Драконы знамен мне видны самому.
Думы о смуте в стране
(II, III, 9)
То реки в разливе стремятся к морям,
И почесть, и дань им воздав, как царям.
То сокол свой быстрый свершает полет,
Взлетит высоко и опять отдохнет.
О горе вам, братья мои и друзья,
О горе, сограждане, вам без конца!