«Там» – значит, у Линднеров, ясное дело. Расшифровка не требовалась...

– Вряд ли скоро, – протянул я. – Работы там много. Трава буквально по пояс...

– Так ты реально намерен работать там до победного? – Тоби скривился.

– Я обещал...

Ян застенал и, демонстрируя свое отношение к моему утверждению, рухнул лицом прямо в подушку. Оттуда и прозвучал его приглушенный материей голос:

– Ты сбрендил, если считаешь, что чем-то обязан этой училке.

И вдруг, я сам едва понял, как это случилось, его рука, заползшая под подушку, вынырнула наружу с... женскими трусиками в руках.

Пока приятель пытался понять, что это такое, пялясь расфокусированными глазами на клочок белого шелка, я мысленно выругался, припомнив, что сунул эту вещицу именно под подушку, когда пошел в душ.

– Эй, это еще что такое? – Ян выпрямился, помахивая трусиками Луизы и расплываясь в улыбке. – Ты завел себе девушку, а мы об этом не знаем? – И вдруг – а я уж было надеялся отбрехаться – его словно прошибло: – Да быть не может! – заревел он в диком восторге. – Только не говори, что ты раздобыл труселя нашей училки?!

Я сглотнул. Соврать или правду сказать? Выставиться героем перед приятелями было бы круто, но перед Луизой и ее матерью делалось стыдно...

– Э...

– Дай сюда! – Пока я молчал, раздумывая, как быть, драгоценное время было упущено: Тоби, выхватив у приятеля женские трусики, ткнулся в них носом. – Клянусь проклятым французским, они пахнут училкой.

– Дай, дай мне понюхать! – Ян тоже ткнулся в них носом.

И мне неожиданно сделалось тошно, так тошно, как никогда еще прежде, что-то темное всколыхнулось в душе, и я выдрал клочок шелковой ткани из пальцев парней.

– Ведете себя как больные, – зло припечатал я. – Может, это трусы моей девушки? Или сестры?

– Сестры? – скептически повторил Ян. – Под твоей подушкой? Тогда больной у нас ты, а не мы. К тому же, – он прищурил глаза, – они пахнут ЕЙ...

– Это неправда. – И я сам непроизвольно поднес ее трусики к носу. Пахли они ополаскивателем и только.

Но парни заржали:

– А говорил, что они не ЕЕ! – И, вскочив на ноги и окружив меня с двух сторон, принялись выпытывать наперебой, как именно и в какой ситуации я достал их. Предположения становились пошлее с каждой минутой, и я, что меня разозлило, неожиданно взмок и возбудился от тех картин, что они рисовали в моем воображении.

Они же, и сами достаточно распалившись, рвали женские трусики друг у друга из рук, причем я уже даже не понимал, когда они их у меня отобрали, и, паясничая, кривляясь, носились по комнате, как распаленные моськи.

Выглядело это комично и... мерзко... Особенно, если ты знаешь, чью вещь они оскверняют. А мнится уже, что не только вещь – саму девушку, которой она принадлежит.

– Все, хватит! – Я снова выхватил трусики у Яна из рук. Они замерли, как-то странно на меня глядя (наверное, что-то было у меня на лице, удивившее их, возможно выражение отвращения, я не знаю). И чтобы сгладить как-то углы, я сказал почти дружелюбно: – Я устал, голова просто раскалывается. Идите уже! Встретимся завтра. – И сунул трусики под подушку.

Парни переглянулись, но спорить не стали, кивнули, и потянулись на выход. Когда я закрыл за их спинами дверь, стало как будто легче дышать... С каких пор друзья детства стали меня тяготить? Осознание этого не обрадовало. Но, решив, что я просто на взводе из-за сестры, я успокоился. Дело, конечно, именно в этом...

Но через время, решив спрятать вещицу Луизы в рюкзак, чтобы завтра избавиться от нее в ее доме, я вдруг понял, что трусиков нет на месте. И застенал: эти два бандерлога все-таки умыкнули их. Только как и когда?