Женщина разогнулась, и ее голубые глаза, в этот момент потемневшие, будто ножом, полоснули по парню.

– «Даже не трогали», – повторила она рассерженным тоном. – Я видела своими глазами, как ты, Эрик Тайц, ударил его по лицу и тряс в воздухе, словно тряпичную куклу.

– Я не бил его по лицу, – сглотнув, попытался он оправдаться. – Просто дал оплеуху...

– Он бил меня и пресильно, – подал голос мальчишка. – До сих пор здесь болит. – Он показал на живот. – Дышать больно...

Эрик, услышав эту явную ложь, аж задохнулся от возмущения, словно ему, а не маленькому лгуну было больно дышать. Чертов ребенок!

– Да я пальцем к нему даже не прикоснулся, – взвился он, – так, потряс в воздухе, чтобы он образумился. Сами смотрите, у Тобиаса шишка на лбу... Этот изверг начал швыряться камнями ни с того, ни с сего.

Фрау Линднер, смерив Эрика пристальным взглядом, перевела взгляд на мальчика:

– Томас, ты действительно это делал, швырялся камнями? – спросила она.

И приятели даже замерли, дожидаясь, что именно скажет ребенок.

– Я только оборонялся, – с невинным видом солгал этот мерзавец, – они начали насмехаться, говорить, что я мелкий тупица. И к тому же сын «мерзкой француженки»!

Женщина с шумом выдохнула весь воздух, а Эрик, который вдруг понял, что за ребенок стоит перед ним, ощутил, как замерло сердце. На миг, но очень болезненно...

– Так вы, – она ткнула в Эрика пальцем, – считаете себя вправе отыгрываться за собственную халатность в учебе на маленьких детях, молодой человек? – очень холодно, с явным презрением в голосе осведомилась она. – Как это низко. Такого от вас я точно не ожидала. – И дыша праведным гневом, но сдерживаясь, так что голос звенел как струна: – Если хотели мне что-то сказать – так говорите в лицо. Я была о вас лучшего мнения, Эрик!

Сердце Эрика так громыхало в груди, что слова долетели словно сквозь вату. И, глядя на губы, которые обращались к нему, он думал: «Плевать на французский и гребаную учился. Я скорее умру, чем скажу этой ведьме хоть слово!»

И словно очнулся, услышав:

– … Завтра утром – с отцом. В противном случае вас не допустят к урокам! Об этом я позабочусь.

И развернувшись, она взяла сына за руку и потянула вслед за собой. А мелкий засранец, оглянувшись через плечо и сияя белозубой улыбкой, исполненной истинного коварства, показал парню язык.

Эрик сузил глаза, перебарывая желание броситься следом и придушить негодяя, и приятель, словно прочитав его мысли, положил руку ему на плечо:

– Ты это, прости, что так вышло... Ты вроде как заступился за нас, а в итоге огреб за троих... Что делать будешь?

Возмущенные чувства требовали начхать на училку, в конце концов, это только французский, который все забывают, едва закончив гимназию. Вон, любого спроси, ни один и словечка не вспомнит из школьного курса, но разум тихонечко тренькал: а как же приложенные усилия, репетиторы и желание сдать школьный курс на отлично? Все насмарку из-за какого-то пацана?

Ну уж нет.

– Ползать в ногах у отца. Что мне еще остается? – Эрик скрипнул зубами.

Девид Тайц был не тем человеком, который способен простить «шалость» сына, повлекшую за собой его приглашение в школу. Он будет зол и станет сыпать угрозами и оскорбительными словами... Придется терпеть, сцепив зубы.

– Давайте поймаем завтра засранца и отдубасим его, – предложил подковылявший к ним Ян. – Руки чешутся, измочалить его хорошенько. – И поглядев на бледного Эрика, напряженного, со сжатыми кулаками, воскликнул: – Нет, ну а что, он ведь нарочно тебя оболгал. Мы все это слышали!