– Нет, – тихо сказала она, останавливаясь. – Давай купим ту кровать.

– Но ведь она тебе не понравилась, – с ласковой улыбкой произнес Виктор, внимательно глядя ей в глаза.

– Понравилась, – ответила она, вытирая остатки слез. – Просто она слишком большая.

– Большая – это хорошо, не так ли? – Виктор улыбнулся мягкой, почти отеческой улыбкой, как улыбаются взрослые детям, объясняя что-то важное.

– Хорошо. Если только она влезет в комнату.

– Об этом не беспокойся, – хмыкнул он. На долю секунды его добрая улыбка исчезла, но тут же вернулась. – Садись на нее, убедись, что лучше мы не найдем. А я пока оплачу.

Джулия послушно села на кровать. Она оказалась настолько высокой, что ее ноги едва доставали до пола. Матрас был мягкий, изголовье из насыщенного темного дерева выглядело дорого и солидно. Виктор ушел к кассе, а Джулия осталась разглядывать кровать. Ее взгляд остановился на табличке с ценой.

Сперва она решила, что это ошибка, цена относится к чему-то другому. Но нет, это была стоимость именно этой кровати. Сердце закололо от неприятных мыслей. Ведь они отказались от отпуска из-за нехватки денег, а теперь покупают кровать, стоящую годовую стипендию Джулии.

– Все хорошо? – послышался за спиной голос Виктора, и она вздрогнула.

Она хотела было спросить, откуда у него деньги на такую дорогую покупку, но лишь представила его ответ: «Ты не должна думать о деньгах, дорогая». Вместо этого она пробормотала:

– Да, все хорошо.

Виктор поцеловал ее в лоб, и они направились к выходу. Джулия шла рядом, молча терзаясь мыслями: плакать из-за кровати? Да как он вообще меня терпит? Ведь я такая нелепая. Такая наивная.

Джулия сидела на диване, укутавшись в плед. По телевизору шел старый сериал, а на столике стояли недопитая бутылка вина и бокал. Она пребывала в странном состоянии. Как ни крути, когда бы они ни расстались, Виктор был частью ее жизни. Она прожила с ним дольше, чем без него. И как бы ни пыталась себя в этом разубедить, внутри что-то очень болело от того, что он ушел. Хотя для нее ничего и не поменялось. Они все равно не общались – лишь порой, по поводу детей.

Послышался звук поворачивающегося ключа и открывающейся двери. Затем – шаркающие шаги. Это был Патрик. Старший сын.

– Патрик? – окликнула его Джулия.

– Привет, мам! – отозвался он, после чего послышался звук закрывающейся двери в его спальню.

Джулия боялась говорить ему. Как сказать сыну с интеллектуальной недостаточностью, что его отец умер? Это была задача, которую она не могла решить, сколько бы ни пыталась. Виктор подставил ее, оставив разбираться с этим самой. Она решила отложить разговор до приезда Оливии, ее дочери, которой уже все рассказала. Оливия должна была прилететь через несколько дней из Амстердама, где она жила.

Джулия долила оставшееся вино в бокал, сделала глоток, и теплая волна разлилась по телу. Ей было странно. Просто странно. Она не могла подобрать слово, которое точнее описывало бы ее ощущения. Она не хотела скорбеть по этому человеку, но не могла полностью игнорировать его смерть. Эта горесть была слабой, еле ощутимой, почти прозрачной. Она переплеталась с тонкой, едва уловимой радостью. Это чувство было почти зазорным, но она не могла его подавить.

Мысли захватили воспоминания. Хорошие, плохие и те, которые она старалась никогда не ворошить.

Сегодня одно из них всплыло на поверхность и заиграло новыми красками.

Когда-то Джулия даже не могла представить, что их брак закончится. Еще за день до расставания это казалось ей невозможным. Даже за час до этого она верила, что ничего подобного не случится.