Вообще в основе германской системы лежит взгляд на профессорские лекции не как на равноценные приблизительно услуги определенного типа, подлежащие сообразно с этим и одинаковому вознаграждению (как, например, услуги чиновников известных категорий или, например, труд рабочих определенного рода, услуги почтальонов и т.п.), а как на такие величины, которые по ценности своей представляют величайшие контрасты, резкие скачки вверх и вниз от нуля до весьма крупных и ценных величин.

Но не иной смысл и установленного выше в форме «если бы я был студентом…» правила. Выраженная в ней весьма высокая оценка лекций и пользы их слушания относится именно к лекциям выдающихся ученых. Что же касается таких профессоров, то к сообщенному выше о высоком вознаграждении их труда в Германии следует прибавить, что из-за первоклассных ученых происходит борьба между университетами и правительствами государств Средней Европы (германских государств, имеющих свои университеты, Швейцарии и Австрии). Для выдающегося университета и его главного союзника – подлежащего министра народного просвещения считается там победою и торжеством добыть на вакантную кафедру первоклассное светило науки, а неудача такого признаваемого весьма важным предприятия или неумение удержать себя знаменитого профессора рассматривается как фиаско и поражение и компрометирует университет или министра, если это случилось по их вине. Откуда бы могли появиться такие воззрения, если бы то дело, для которого профессора приглашаются в данный университет, т.е. чтение лекций, представляло вредное или во всяком случае бесполезное по существу своему, не имеющее никакой ценности занятие?

Правильнее и осторожнее было бы не обобщать индивидуальных лекционных неудач и т.п. данных и аномалий и не выводить из них заключения о неуспешности и негодности лекций вообще, а вместо этого заняться: с теоретической точки зрения – причинным выяснением эмпирически несомненной, на всевозможные лады массовым опытом подтверждаемой и признаваемой высокой ценности лекций выдающихся профессоров (его следует, конечно, искать на психологической почве); с практической точки зрения – изысканием мер, ведущих к подъему уровня профессуры и тем самым качества лекций и их массовой и индивидуальной оценки со стороны учащейся молодежи. К этим вопросам мы возвратимся впоследствии, а пока мы готовы признать только то положение, что нет основания и не следует обязывать всех профессоров читать лекции. Кто замечает, что его лекции бесполезны или слишком малоуспешны, чтобы стоило и следовало их читать, пусть заменит их какими-либо иными, более полезными занятиями. Такие лекции, на которые является, как говорит проф. Казанский (с. 20), «человек 5, 3, 1 из 200 и более слушателей», т.е. из 200 и более официально записанных на лекции студентов, или на которые даже не посылаются из вежливости депутаты для слушания («профессор не находит вовсе слушателей, и вывешивается воззвание, призывающее к порядку» (там же, с. 20)), конечно, явления очень печальные не только для самолюбия преподавателя, но и для университетского дела вообще. Особенно вывешивание «воззваний, призывающих к порядку» компрометирует и обесценивает лекции в данном университете и кафедру вообще в глазах студенчества и должно отзываться и на других аудиториях. Но и у нас, несмотря на большое и постоянно усиливающееся падение престижа университетской кафедры и оценки лекций, ведущее к сравнительно малой посещаемости и тех лекций, слушание коих для студентов было бы весьма полезным (чего нет, например, в Германии при той же системе преподавания), все-таки бывает, что число слушателей в аудитории не только достаточно велико, но даже значительно превышает число официально записанных на данные лекции студентов. Случаям сидения в аудитории 5, 3, 1 из 200 и более слушателей, которые, заметим, проф. Казанский приводит не как особые