. Это чрезвычайно престижно в те годы, опасно сейчас.


Многие выпускники пятой без дополнительных мук и денег поступают в МИФИ, Менделеевский, в МЭИ или Баумана. В начале нулевых курсы, а потом экзамены в Менделеевский проводятся прямо в школе. Почему Холодов учится в пятой? Семья Холодовых живет у четвертой гимназии. Подъезд их дома в метрах десяти от забора четвертой школы. Холодов идет сначала туда, но в его первый класс набивается больше пятидесяти учеников и учениц. Холодова переводят, и он оказывается в пятой школе, куда ему добираться пешком 15 минут. Это ничего по московским меркам, но далеко по климовским. Особенно темным утром, зимой, с лыжами.


У Холодова, в отличие от меня, кажется, ровное, светло-советское (а бывает и темно-советское), вероятно даже счастливое, пребывание в школе. Учителя относятся к нему хорошо, потому что он отлично себя ведет и недурно учится. Его мирность и добрость, судя по рассказам Диминой мамы и учителей в разных интервью, пропускают и принимают одноклассники – почему, мне неясно. Вероятно, он настолько иной, что они не знают, как применить к нему земные издевательства. Может, в советский застой люди были не такие нервные, бедные и злые, как в девяностые. Или Холодов уже тогда умеет находить общий язык со всеми. Это его качество потом пригождается ему в журналистских интервью при добыче правды.

15.

Мне хотелось умереть с первого класса и лет до двадцати пяти. Но в России – советской, постсоветской – смерти как грибов в лесу. Так что не любить жизнь казалось мне чрезвычайно естественным. Особенно когда постоянно болтаешься в неопределенности и ужасе просто оттого, что ходишь на уроки, возвращаешься домой и по кругу. Все школьные годы и еще несколько последующих я находилась в смертельной опасности от самой себя. Но мне повезло, в моем времени, в моем районе, в моем тоненьком окружении не было наркотиков, алкоголя, ранней сексуальной активности. Мой страх перед людьми оказался мне на руку. Я почти ни с кем не общалась, некому мне было предложить косяк с травой или перепихнуться на стройке. Просто я не хотела жить. Тогда не было принято разбираться в эмоциях детей: главное, кормить, одевать, учить, лечить. А довольно тяжело проделывать это все в условиях постапокалипсиса.


Эмоциональная жизнь детей тогда равнялась духовной, необходимо было научить их почитать чужой подвиг, чужую смерть. Проблемы сверхчувствительных детей не считались тогда важными и вообще существующими. Травля иногда начинается с некоторых взрослых, детей легко программировать, они пустые мясные флешки. Думаю, что кто-то из моих одноклассников, как и Холодов, чувствовал себя в школе ОК и, может, даже счастливо. Мне не очень повезло: сверхчувствительность, обстоятельства.


Мою сломанную социальную ракету запустила учительница начальных классов. Она выбрала всем роли, разумеется подгоняя под характер и бэкграунд: этот хулиган, эта отличница, это умная себе на уме принцесса, этот дебил, а эта добыча для вашей и моей легкой ненависти, выражаемой чаще всего через слова. Мне было 7 лет. Кажется, если бы я не нервничала, то могла бы неплохо учиться. Учительница дергала меня замечаниями во время уроков, подзывала к себе после и объясняла, как плохо я сегодня одета, какие нечищенные у меня ботинки. Я не выдерживала, плакала и не могла концентрироваться. Дети, маленькие злые и опасные зверушки, впитывали команду «фас». Учительница называла меня вишней и еще как-то странно. Это была ерунда, но я была сверхчувствительной.