– Потому что Уильям не подстраивал свою смерть и никуда не сбегал, – тяжело вздохнув, отвечает она.

– Что это значит? – Взяв Марию за локоть, я резко разворачиваю ее к себе.

– Это значит, что он там, куда его отправил совет, ты должен вернуться и закончить проклятый ежегодный стрим так, как я сказала, – с непоколебимой решимостью бросает она.

– Ты сказала? – вкрадчиво уточняю я, осторожно убирая выпавшие из прически прядки волос с ее лица.

Мария нервно вздрагивает, почувствовав скрытую угрозу в моем голосе.

– Никакого послания не было? Так?

– Не было, – качнув головой, подтверждает она. – Но именно это он и собирался сделать. Твоими руками.

– Ты расскажешь мне всё, или я тебя придушу, – наклонившись, шиплю ей в лицо. – Своими руками, Мария. И поверь мне, они не дрогнут.

– Знаю, – согласно кивнув, она выдавливает скупую улыбку. – Поехали в гостиницу, и я всё объясню и отвечу на любые вопросы.

– Черт, ты понимаешь, что теперь мне придется грохнуть водителя? – понизив тон до минимума, шепчу я.

– Я могу это сделать сама, – кротко отвечает Мари и выглядит при этом как сущий ангел. Или, правильнее сказать, сучий ангел.

– Ты точно ведьма, – бормочу я, откинувшись на сиденье, а затем диктую приговоренному водителю новый адрес.

Какое‑то время мы молчим, тихо играет ненавязчивая музыка, автомобиль быстро несется сквозь ночной Лондон. За окнами мелькают городские огни и анимированные билборды, пролетают другие автомобили, по тротуарам гуляют люди. Спешат домой или ищут приключений, просто живут свою незатейливую жизнь с обычными проблемами, понятия не имея, что мимо них на черном «Бугатти» проезжают те, от кого напрямую зависит, какой их жизнь будет завтра. Для них мы не существуем. Наши лица никогда не появятся на экранах телевизоров, нашими именами никогда не будут кричать заголовки новостных газет. Мы невидимки, которые, изредка смешиваясь с толпой, могут позволить себе точно так же гулять по улицам без толпы секьюрити за плечами.

Хотел бы я жить иначе? Проще? Легче?

Не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос… ведь я никогда не пробовал по‑другому.

– Почему ты передумала? – Оторвав взгляд от окна, поворачиваю голову к погрузившейся в глубокую задумчивость Мари. Она растерянно смотрит мне в глаза, словно только что проснулась. – Ты же не собиралась мне ничего говорить, а сейчас вдруг решилась. Что изменилось?

– Я последовала твоему совету и посмотрела снимки в фотокамере Дианы, – туманно отвечает Мария. – У нее и правда неплохо получается.

– Ты издеваешься? – раздражаюсь я.

– Нет. – Она внезапно накрывает мою кисть ладонью. – Тебе тоже нужно посмотреть, Дэрил, и тогда ты поймешь, что заставило меня изменить решение.

– Думаешь, я не видел? – отзываюсь с нарочитой небрежностью.

То, что Ди снимала на камеру не только океан, бабочек и птичек, мне отлично было известно. Фотографии моей нескромной персоны, сделанные украдкой или когда я спал, действительно впечатляли своим количеством. Эйнара, кстати, Ди тоже снимала, но гораздо реже.

– Возможно, ты невнимательно смотрел, – скептически отзывается Мари.

Некоторые женщины безосновательно считают, что их врожденная сентиментальность позволяет им чувствовать глубже, чем мужчинам, которых они в большинстве своем считают эмоциональными дальтониками.

– Я увидел всё, что нужно, – уверенно оспариваю я. – Диана с самой первой встречи смотрела на меня как на божество. Я привык к подобному роду реакции со стороны пчелок. Она не стала исключением.

– Ошибаешься, Дэрил. – Губы Марии изгибаются в проницательной улыбке. – Стала.