Тёплая вода стекала по голове, по телу. Анжелике становилось лучше. Трегир молча смотрел на неё. Она отвернулась. Сейчас она не знала, отчего ей было стыдно: стыдилась ли она собственной наготы, или ей было стыдно за то, что её вырвало. А ещё в сердце проникал страх, что Трегир накажет её и лишит общения с родными.

–Пойдём, спать пора, – она услышала сквозь шум воды его голос.

–Выйди, мне надо вытереться, – тихо ответила она.

–Анжелика, ты моя супруга, и я тебя уже видел голой. Так что выходи, я сам тебя вытру, – он выключил воду, взял её за руку и потянул к себе. – Не надо сопротивляться, – завернул в большое пушистое полотенце. Нежно промокнул воду. Она не должна видеть в нём врага. Он не насильник. Он друг. Он муж. – Ну вот, теперь можешь надеть сорочку, – постарался сказать как можно мягче. – Пойдём, уже поздно. Утром нас во дворце будут ждать.

Они вышли из ванной. В комнате ничего не говорило о случившемся. Даже на ковре всё было убрано. Лишь на столике появилась кружка с чем-то горячим.

–Садись, выпей это, чтобы голова не болела.

Утро. Зимнее солнце ленивое: оно любит поспать, понежиться в тёплых серых облаках. А потом кто-то невидимой рукой взобьёт эту перину так, что не будет видно ни неба, ни земли из-за падающего на землю облачного пуха. Ещё рано. В комнате темно.

Анжелика села на кровати. Ей казалось, что всё, что произошло, она видела во сне. За спиной раздавалось мерное дыхание. Это был Трегир. Он спал. Трегир спал очень чутко и сейчас понял, что его жена уже проснулась.

Она встала, дошла до ванной. Умылась. Огляделась. Её сорочка была настолько прозрачной, что не скрывала наготу. Девушка поспешила скрыться от зеркала. Вернулась в комнату. Обратно легла. «Что делать? Он лишит меня родных. Как исправить ситуацию?» – спрашивал мозг и тут же сам себе отвечал: «Надо отдаться. Тогда, может быть, простит», – думала она, погружаясь в дрёму.

Мягкое прикосновение к щеке её разбудило. Трегир сидел рядом, с её стороны. На нём был халат. Волосы блестели от воды.

–Просыпайся. Скоро принесут завтрак. Нам надо во дворец, – он склонился, но не поцеловал, она не дала. Его голос был какой-то слишком спокойный и чужой. Как будто он поиграл с ней и теперь хотел поскорее избавиться. Так говорят, когда снимают девушку на ночь и понимают, что она не подходит для продолжения отношений.

–Трегир, – Анжелика повернулась на спину, натянула по шею шёлковую простынь.

Она нерешительно взяла его руку, поднесла к губам. Её движения были робкими. Она помнила, уже здесь её учили, что надо прикоснуться губами к руке мужа в знак уважения и смирения. И думала, что никогда в жизни этого делать не будет. Но сейчас на кону стояла встреча с родными. Она так долго ждала этого. Они приехали на месяц. Всего на месяц. Целый месяц она может быть рядом с ними, если только... Всё во власти Трегира. Он молча посмотрел на неё, ожидая, что последует дальше. Она положила его руку на себя, на низ живота. Через простынь ощутила тепло его руки. Ниже ей не позволяла стыдливость.

–Трегир. Ты можешь делать со мной, что хочешь. Прости меня за вчерашнее. Я всё вытерплю, – каждое слово давалось ей с трудом.

Он молча продолжал её рассматривать: вот её лицо, глаза потухшие, в них сидит страх, она судорожно сглатывает. Его взгляд скользит по руке, вытянутой вдоль тела, кисть сжата в кулак.

–А ты не хочешь развести ноги? – неожиданно резко спросил он. И она покорно пытается это выполнить. Он видит движение под простынёй, слабое движение. Ноги слегка разведены. – Что ты собралась терпеть? – она молчит. Отвернулась, закусила губу, смотрит в окно. – Ты собралась терпеть любовь? Разве любовь терпят? Анжелика? – но она молчит.