– Вы так внимательно всё осматриваете юноша, но мне всё же показалось, что вы здесь для того, чтобы задать мне несколько вопросов, а не для того, чтобы разглядывать иконы. Хотя, конечно же, подобное не воспрещается. Так что прошу меня простить, ежели я ошибся и отвлёк вас от мирного созерцания красот нашего храма. – Батюшка говорил тихим и мягким басом, гармонично вибрирующим в пространстве, но не создающим громкого эха, несмотря на хорошо подходящее для этого место.

Священник был довольно высок: Арсений редко встречал людей выше себя, а человека превосходящего его не целую голову он видел впервые. На вид, божий слуга был лет на десять старше отца, однако его голова, покрытая густой тёмно-чёрной шевелюрой длинных волос (где не было ни капли седины), изысканно пыталась убедить в обратном.

– Вы очень проницательны. Мне действительно требуется задать вам несколько вопросов о непростой жизненной ситуации. – Он не осмелился сразу же взглянуть в глаза священнослужителю. Сперва он осмотрел его символ веры: две косых линии, диагонально пересекающие друг друга ровно посередине; в центре был небольшой круг, ещё один круг был шире и запирал в себе ровно три четверти линий; ну а замыкали линии по краям четыре округлые дуги, выглядело это так, словно был третий круг, обводивший всю конструкцию, но его сломали. Такой крест носили все церковные работники и делали его исключительно из чистейшего белого золота.

– Буду рад, если мои советы помогут вам найти путь истины, юноша. – Батюшка учтиво поклонился, только слегка склонив голову на мгновение: священникам не пристало кланяться даже королям. Однако он не счёл для себя слишком оскорбительным почтить собеседника столь незатейливым жестом.

Конечно же, Арсений не мог оставить такой дифирамб безответным и тут же поклонился в пояс. Поклон вышел несколько неуклюжим, а оттого не вполне вежливым – волнение сковывало тело, принуждая то плохо слушаться команд.

– Вопрос пойдёт о грехах, а конкретно о том, какие грехи страшнее. – Только сейчас он набрался смелости, чтобы взглянуть в лицо собеседника.

– Не поверите, но такие вопросы мне задают довольно часто. Смелее, мальчик мой, спрашивайте, что конкретно вас интересует. – Чувствуя робость юноши, священник возложил десницу на его плечо.

– Есть два самых страшных греха: убийство и кража. Но что если я убью вора нещадно обворовывающего беззащитных людей?

– Убийство более тяжкий грех, чем воровство. Убив вора, ты запятнаешь свою душу и после смерти тебе никогда не увидеть лика богини: твоя душа будет неприкаянно слоняться в нашем мире, среди проклятых погостов и разорённых кладбищ. – Отпустив его плечо, батюшка поднял указующий перст к небесам.

– А что если речь об отце, избивающем своих жену и детей? Что тогда? Как можно ему противостоять? Можно ли его убить? Как метод самозащиты. Ну, или хотя бы ударить? – Арсений, как мог, изображал спокойствие, стараясь намертво сковать каждый лицевой мускул. И хотя под одеждой всё его тело дрожало, его мимика лишь мельком выдавала тревожность.

– Мужчина отвечает перед богиней не только за себя, но и за всю свою семью. Это очень тяжкое бремя, такому юному парню как вы этого пока не понять. Мужчина должен следить за тем, чтобы его чета не сбилась с пути истинного и для этого, порой приходится поднимать руку на любимых. – Он вёл себя совершенно спокойно, говоря подобное: ни в его голосе, ни в его мимике или взгляде не читалось не малейшего намёка на сострадание или жалость.

– А у вас есть семья? – Если бы глаза могли наглядней демонстрировать эмоции, то в его глазницах сейчас бы пылал огонь.