– Справа Масловы живут. Слева – Безуглов. Непутевый мужик. Выпить любит. За его забором – наш сад. За ним – участок Евдокимова.

– Сколько у вас соток? – спросил Кейль.

– Когда покупали, было три. Потом муж добавил немного от дороги. С нее все равно толку нет, машины не ходят. Потом еще часть пустыря у ручья огородил. Сколько сейчас земли, я точно не знаю, соток пять, наверное. Я мужу говорила: «Давай вызовем землемера и переоформим участок на новую площадь». Но он все откладывал и откладывал. Платим мы за три сотки, а если заново замерить, то больше получится.

На участке Масловых две женщины лет сорока в синих растянутых трико из синтетического волокна граблями убирали прошлогоднюю траву. От Кейля не ускользнуло, что обе женщины украдкой зоркими взглядами оценили делегацию, направляющуюся к соседям, но подходить к забору не стали, словно их это не касалось.

«В таком захолустье наша компания смотрится как отряд рыцарей-крестоносцев, заблудившийся во времени и пространстве. Дуболом, Петрович и эксперт в милицейской форме, а женщины демонстративно пожухлую траву в кучу сгребают. Странно это, очень странно! Фурман об убийстве никому не говорила, а они… Где природное женское любопытство? Где элементарная вежливость? Могли бы подойти к забору, поздороваться. Спросить, что случилось, не нужна ли какая помощь».

Садовый участок Фурманов был шириной около десяти метров. В верхней его части хозяева построили шлакозаливной домик три на четыре метра. На втором этаже была крытая шифером мансарда с окном, выходившим на дорогу. Как пояснила Фурман, после первого этапа строительства, занявшего почти два года, ее муж пристроил к домику веранду, мансарду продлил на всю длину дома. В прошлом году со стороны огорода ныне покойный садовод построил открытую летнюю веранду, на которой пили чай. В домике было два окна. Изначально в шлакозаливной коробке было встроено одно оконце, закрывающееся ставней. Помещение получилось темным и сырым. Чтобы добавить света, хозяин прорубил новое большое окно с видом на дорогу. Это окно закрывалось двухстворчатыми ставнями, обитыми жестью. Отапливался домик печкой-буржуйкой с прямоточной вытяжной железной трубой. С наступлением осени такая печь ни обогреть шлакозаливную коробку, ни просушить ее не могла: тепло по прямоточной трубе буквально вылетало наружу, оставляя под колосниками гору золы от угля или дров.

«Здесь соток шесть, не меньше, – прикинул Иван. – У моей матери огород примерно в три раза больше, а у нее усадьба почти двадцать соток».

Фурман открыла навесной замок и осталась снаружи, на летней веранде. Кейль обернулся. Масловы спустились по огороду вниз, чтобы через забор наблюдать за действиями сотрудников милиции. С другой стороны участка Фурманов, через два ряда заборов, работал мужчина в черных рабочих штанах и поношенной осенней куртке, делая вид, что собирает на участке мусор. Больше любопытствующих в округе не было.

– Иди первым! – подтолкнул в спину эксперта Агафонов.

Иван вошел в домик минут через пять, когда эксперт уже сфотографировал следы обуви на полу. Прямо перед ним за столом у окна сидел мужчина лет пятидесяти. Стол был поставлен к окну торцевой частью, чтобы за ним могли сесть минимум пять человек. На столе были остатки закуски, две стопки, початая бутылка водки «Пшеничная», двухлитровая банка с водой и пепельница с несколькими окурками сигарет «Астра». Печь в углу комнаты давно прогорела, в помещении было холодно и сыро, как на улице. На кровати у окна, выходившего на дорогу, лежали старый матрац и сложенное в несколько раз шерстяное одеяло.