– Кто у нас обслуживает эту территорию? – спросил начальник ОУР.

– Раньше сады у Носика были, теперь, после перераспределения обязанностей, их или Анисимову отдали, или еще кому-то подсунули, – ответил всезнающий Петрович. – Зимой сюда только на лыжах можно пройти, а у нас участковые – еще те спортсмены! Их на лыжи под страхом смертной казни не поставишь. Отрастили животы – смотреть противно.

В тесноте салона Иван не мог пошевелиться и был вынужден смотреть в окно напротив. По пустырю растянувшейся от трамвайной линии колонной, словно караван африканских невольников, шли люди, навьюченные сумками, бидонами и рюкзаками за спиной.

– С трамвая идут, – сказала, ни к кому не обращаясь, Фурман. – Раз в полчаса трамвай приходит. Весной все на себе тащить приходится. Магазинов-то в садах нет. За любой мелочью надо в город выбираться.

По безразличному тону женщины Кейль понял, что она близка к осознанию произошедшей с ней беды и сейчас говорит первое, что пришло на ум, – так мозг человека в стрессовой ситуации пытается сохранить контроль над сознанием.

«Надо поддержать ее», – решил инспектор.

– Как у вас с электричеством? Перебоев нет? – спросил он.

– В наше товарищество свет провели всего два года назад. До этого керосиновой лампой по вечерам домик освещали. Еду вначале на керогазе готовили, потом газовую плитку купили. Одного баллона почти на месяц хватало, если муж в отпуске в саду не жил. Он каждое лето туда с сыном перебирался, а я только на выходные приезжала.

– Как с водой? – продолжил расспросы Кейль. – У моих знакомых воду по графику дают. Не успел полить – все засохнет.

– У нас воду тоже по графику дают, утром или вечером. Если не успеваем огород полить, то за водой приходится на ручей идти. У нас прямо за забором ручей протекает. Пить из него, конечно же, нельзя, а для поливки вода годится.

– Знаю я этот ручей! – не отрываясь от дороги, сказал Петрович. – Говорят, в конце пятидесятых годов после обильных снегопадов овраг, где течет ручей, размыло и на поверхность выступили трупы. Много трупов. Штабелями лежали. В этом овраге в сталинские времена врагов народа расстреливали.

Рассказ водителя был интригующим, но к действительности никакого отношения не имел. Согласно городским легендам, массовые захоронения обнаруживались во многих местах, что, конечно, было неправдой. Во времена сталинских репрессий врагов народа расстреливали тысячами, но не в оврагах на окраине города, а на стрелковом полигоне, тщательно охраняемом войсками НКВД. Трупы врагов сбрасывали в безымянные братские могилы, над которыми не устанавливали никаких опознавательных знаков. После войны полигон ликвидировали, и где сейчас находятся могилы, показать не смог бы никто. Все кустарником да полынью заросло.

Примерно через километр пути Петрович свернул на дорогу, уходящую вглубь садов, и через пять минут остановился на пригорке. Дальше размытая дорога спускалась в неглубокий лог, по дну которого тек ручей. Мостика для транспорта через ручей не было.

– Я вниз не поеду! – твердо сказал Петрович. – Если я спущусь, то назад меня всем колхозом вытягивать придется.

– Ладно, оставайся здесь! – усмехнулся Агафонов.

УАЗ остановился на перекрестке грунтовой автомобильной дороги и пересекающей ее пешеходной аллеи, отделяющей участки одного садоводческого общества от другого. Арефьева осталась в автомобиле, остальные пассажиры гуськом, стараясь не поскользнуться на размытой дороге, двинулись вниз по склону. Водитель из любопытства пошел с ними. Фурман шла первой, по пути рассказывая о соседях.