– Может, ей помогли деньги?

– В немалой степени. Но деньги не сделали бы миссис Хаддингтон вхожей в те дома, где я ее видел. Говорят, ее поддержала леди Нест Паултон. Они вроде близкие подруги – вот вам еще один повод для удивления. Не сказать, чтобы леди Нест была такой уж разборчивой, но обычно она покровительствует знаменитостям или очень забавным персонажам, а вовсе не сомнительным и тусклым вдовам с красивыми дочерьми. Деньги ее не заинтересовали бы – у мужа их куры не клюют. Желания поддерживать дебютанток она тоже не проявляет. Но весной представила Синтию Хаддингтон в свете и устроила для нее бал.

– Расскажите мне побольше об этих Паултонах, сэр. Начнем с леди Нест. Не та ли это леди Нест Эллербэк, чьи девичьи фотографии красовались во всех газетах?

– Она самая, дочь Грейстоука. В двадцатых годах она вела бурную жизнь. Эдакая Невинная Венера! Неплохо сохранилась, хотя возрастом годится мне в матери. Неугомонная, настоящая афинянка – постоянно в поисках новизны. Паултон – крупный бизнесмен. Его я почти не знаю. С виду спокойный, невзрачный. На приемах своей жены бывает редко. Не хочу сказать ничего дурного, просто деловой человек, постоянно летает в Штаты, на континент, еще куда-то.

– Сэтон-Кэрью был другом леди Нест?

– Да, ну и что с того? На приемах он был нарасхват, хозяйки в нем души не чаяли.

– Вы не преувеличиваете, сэр?

– Нет! Если вам кто-нибудь скажет, что она называла его «дорогой Дэн» или «милый Дэн», не обращайте внимания: меня она называет «Тимоти, мой барашек», и в этом нет ни малейшей провокации. Такая у нее манера. Что-нибудь еще?

– А доктор Уэструтер? – произнес Хемингуэй.

– Столп Харли-стрит. Из тех докторов, которые называют пациенток «миледи» и прописывают им прием бокала шампанского и бутерброда с икрой ежедневно в одиннадцать утра.

– Откуда вам известно? – удивился Хемингуэй. – Только не говорите, что от леди Харт, потому что ее я отлично помню, и если она зачастила к модным докторам, то все, что я могу сказать по этому поводу, – за тринадцать лет она сильно изменилась.

– Она совершенно ни при чем! Источник иной – из старой гвардии, и не с приема миссис Хаддингтон! Можете представить Уэструтера в роли главного подозреваемого? Сногсшибательная версия!

– Нет, не могу, хотя, согласно показаниям, он отправился в гостиную из библиотеки, чтобы объяснить задержку в игре.

– И по пути задержался, чтобы задушить Сэтона-Кэрью? Зачем?

– Он говорит, что прежде ни разу с ним не встречался.

– Какая стремительность! Управиться за долю секунды! А как насчет сэра Родди? Это ведь он обнаружил тело. Вот вам и ниточка!

– Когда вы путались у меня под ногами в деле Кейна, сэр, – резко произнес Хемингуэй, – вы, может, и сводили меня с ума, но тогда, по крайней мере, относились к происходящему серьезно, а не как к фарсу! Я не говорю, что от вас не было проку, потому что он был, но вижу, что мне пора уходить!

– Не надо! – взмолился Тимоти, насмешливо вытаращив голубые глаза. – Вы из-за звонка в дверь? Нет, сидите! Я велел Кемпси говорить, что меня нет. Все равно в это время могут наведываться одни коммивояжеры. А вообще-то я нарасхват!

Но он ошибся. Раздались неуверенные шаги, и в комнату вошел, прихрамывая, Джеймс Кейн.

– Здравствуй, Джим! – воскликнул Тимоти, поднимаясь с кресла, к неудовольствию кота Мелхиседека. – Какое блестящее общество! Перед тобой твой старый друг сержант Хемингуэй, рядящийся ныне в личину старшего инспектора.

– Ты был на этом приеме? – вскричал Джеймс Кейн, швыряя на стол ту самую газету, что утром привлекла внимание старшего инспектора. – Какой же ты негодник, Тимоти! Ты сам достоин удушения! Ради бога, Хемингуэй, заприте его в камеру на Кэнон-роу и не выпускайте! Как поживаете? Не скажу, учитывая обстоятельства, что рад встрече с вами здесь, но все равно приятно видеть, что вы не постарели даже на день! Значит, мой чертов брат оказался одним из подозреваемых?