Так легко и так чудовищно сложно, почти невозможно...

– Нам в самом деле ехать надо. Магов и так простые люди побаиваются, а безумных магов и подавно. Особенно тех, кто явно нелегал и от кого-то прячется. Давай на время заключим перемирие, идет? Я о тебе забочусь, ты не пытаешься устроить бурю века, договорились?

Будто угадал ее намерения, мысли подслушал. Если бы все в жизни было так просто: захотели – и помирились, пара добрых слов – и превратились из врагов в приятелей. Но увы, не бывает такого, даже если очень захотеть.

– Я бы может и пообещала, но не стану лгать. Ты прав, я не умею пока брать это под контроль, а ты мало того, что помешал раскрыть и высвободить силу, еще и запер ее кандалами, – Эва посмотрела на него умоляюще. – Мне только ойу Ауднадо сейчас нужен, никто кроме. Завершить начатое, а потом обуздать магию, иначе сама не знаю, что будет.

– И думать не смей! К нему ты не вернешься, он не сядет на трон. – В голосе холод и сталь, в глубине глаз вновь сгустилась черная ненависть. Криво ухмыльнувшись, кирган бросил презрительно: – Уж извини, что из-под жениха пришлось тебя вытащить, но не беспокойся. Ты девица справная, найдутся другие желающие начатое завершить, и не раз.

Это было настолько подло, так неожиданно гадко, что отозвалось почти физической болью, словно удар в живот исподтишка. Еле удержалась, чтобы не согнуться, не отпрянуть. Но проворонила слезы – сорвались с ресниц быстрее, чем успела утереть, двумя мокрыми пятнышками отпечатались на подоле.

Эва вытерпела все испытания и тревоги последних дней, но глупое оскорбление стало последним ударом, надломившим ее.

Йожеф внутренне ко всякому был готов: угрожать, связывать, уворачиваться от барахла, которое в него швырнуть надумает. Но не к ее слезам. Плачущая принцесса сделалась вдруг невыносимо одинокой, беззащитной и маленькой. Обиженной, перепуганной, и обидчик не абы кто, а он сам.

– Ну прости. Зря я такое сказал, – пробормотал он, садясь рядом.

Она промолчала, не всхлипнула даже, только еще одна слезинка по щеке потекла и плечи поникли, будто невидимой тяжестью придавило.

А ведь на ней и правда тяжеленная ноша, быть наследницей трона, под которым земля горит, не всякому по силам. И судьбу она не выбирала. Жить бы ей, бед не зная, окруженной роскошью и заботой, да цветочки нюхать, а не вот так, чтобы будто ценный трофей, из одних рук в другие...

Минута за минутой истекали, но сказать было нечего. Кому нужно сейчас утешительное вранье. Йожеф вообще утешать не мастер, разведчиков этому не учат. Не понимая, что еще сделать, обнял ее – сперва несмело, просто за плечи взялся. Потом, не встретив сопротивления, привлек к себе, чтобы на груди выплакалась, раз больше не у кого.

И тут же понял, что зря, но поздно.

Он уже вдохнул едва уловимый запах – отголоски морозной свежести, запутавшейся в волосах, дешевое мыло и ее собственный, теплый, сливочный. Ощутил упругую твердость тонкого напряженного тела, вздрогнувшего от судорожного вздоха и сразу расслабившегося доверчиво.

Погладил ее по спине, узенькой и ровной, с выступающими хрупкими лопатками. Приговаривая какую-то успокоительную чушь, баюкал в объятьях, пока не сдалась и не залилась слезами – беззвучно, только подрагивая от рыданий иногда.

Время остановилось, мир вокруг перестал существовать. Самая красивая девушка на свете нуждалась в его утешении, и он готов был утешать ее целую вечность, даже если вокруг все начнет гореть в адском пламени...

– Я хочу к маме, – сипло пробормотала она.

Йожефу стало не по себе. Никак и впрямь умом повредилась, не выдержала потрясений? Императрица ведь умерла и похоронена давно.