И снова работала. Не боялась, не пряталась. Фирмы называла одинаково: Тихонова и КО, потом Тихонова плюс. Всюду была директором. Арендованное муниципальное помещение в центре города провернула по новой схеме сначала на фирму, потом на себя. Никто не заметил. Всё чисто прошло. Купила за копейки, продала за миллионы. Даже налог пониженный платила, всего шесть процентов. Всё кем-то продумано, и прекрасно работало!

– Мне всегда был нужен азарт, – сказала она, подойдя к окну. – Движение, энергия, цель. Я давно могла бы всё бросить, лечь в кресло, взять книгу и просто отдыхать. Но я не могу. Понимаешь? Во мне всё ещё что-то живёт, всё ещё хочется что-то делать: работать, говорить, жить. Может, не ради денег, может, просто, чтобы не умереть, не раствориться? А чтобы быть?!

Она замолчала, глядя в стекло, за которым начиналась ночь, такая же серая и бесформенная, как когда-то жизнь в её доме. Только теперь, казалось, в ней было что-то другое, что-то человеческое. Надежда? Или, может быть, желание снова стать собой, настоящей?

На следующий день после завтрака, Арина долго стояла, молча наблюдая за тем, как во дворе, словно по кругу судьбы, бродят больные. Одни двигались медленно, другие совсем медленно. Казалось, будто они ищут там что-то важное, может быть, ответ, а может, просто кусочек тишины, которого не хватало внутри.

– Погулять по саду уже хочется, – произнесла Арина с едва сдерживаемым раздражением, резко обернувшись к палате. – Что-то долго нас не выпускают на улицу, словно мы тут под домашним арестом, а не на лечении?! – она вернулась на свою койку, опустилась тяжело, с усталостью, и продолжила, словно ни на секунду не прерывала рассказ. – Значит, работа! Знаешь, я ведь не могу её бросить. Не потому, что так уж люблю, а потому что не на кого оставить. Думала, вырастут племянники, выучатся, встанут на ноги, и всё передам им. Дело налаженное, стабильное, почти семейное. Но ничего из этого не вышло. Всё развалилось, не начавшись.