Постепенно всё наладилось. Время лечит, говорят. Полина потом ещё трижды сходилась с мужчинами. Родила ещё дочку и сына. И ведь мужики-то были хорошие, настоящие. Даже мне нравились. Но видно, судьба у нас такая, что всегда жизнь через боль. Один из них заболел и буквально сгорел за год, другой попал под удар по голове, умер, не приходя в сознание.

Я её очень жалела, но никогда не говорила этого прямо. Просто помогала. Деньгами, делами, иногда молчанием. Она пожила одна, потом опять сошлась с мужчиной. Вот с этим уже больше семи лет живёт. Он немец. Не пьёт, не курит, хозяйственный до мелочей. Такой педант, что иной раз противно становится. У него для каждой комнаты свой халат, для каждого угла свой веник. Подметает веранду одним, крыльцо другим, всё по расписанию. Но она с ним счастлива. А я чего? Я рада. Только прошу одно: «Больше не рожай, Полина! Сколько мужиков, столько детей, и у каждого разные отцы. Тебе детей растить, а не коллекцию фамилий собирать».

Арина встала, медленно прошлась по палате, будто выравнивая дыхание, и подошла к окну. За стеклом колыхались ветви деревьев, мир жил своей тихой, неторопливой жизнью. Она стояла, глядя вдаль, и вдруг тихо произнесла:

– Какая, оказывается, у меня длинная жизнь?! И ведь ещё до главного не дошла!

Мария молчала. В эти минуты ничего не хотелось говорить. Она понимала, что Арине сейчас нужно выговориться, услышать саму себя, почувствовать, что за её плечами не только тяжесть, но и сила. И впереди всё ещё может быть, пусть не счастье, но свет. А это уже немало!

Закончив прогулку по палате, Арина медленно вернулась к своей кровати, аккуратно забралась на неё, устроившись в излюбленной позе: по-турецки, с ногами под себя. На мгновение задержалась взглядом на сером окне, словно вспоминая что-то, что давно оставила позади, и, не делая никакого вступления, начала говорить, будто мысли уже давно были готовы сорваться с языка.

– Бизнес я вела хорошо, напористо, уверенно. Никогда не боялась принимать решения, даже рискованные. Виктор тогда работал у меня же на фирме, занимался снабжением, ездил за тканью, фурнитурой. Часто мотался за границу: Турция, Китай, Арабские Эмираты. Я с ним съездила всего один раз в Эмираты, и то осенью, чтобы не свариться под их солнцем. Но и в октябре мне было невыносимо жарко. Устала от этой чужой пыльной роскоши, от глянцевых витрин, где всё казалось вымученным, поддельным. Я поняла, что нет в том месте ничего для меня, и больше туда не ездила. А он ездил с удовольствием. Возомнив себя хозяином, Виктор начал лезть в управление фирмой, пытаться принимать решения, которые были мне совершенно непонятны. Я быстро пресекла его порывы. У нас с этого и пошёл раскол. Сначала едва заметный, словно тень, скользнувшая по стене, а потом всё больше, всё явственнее.

Он перестал интересоваться, чем я живу. Если я начинала рассказывать ему о делах, особенно в машине, он просто добавлял звук на радио или обрывал меня.

– Меня это не интересует! – раздражённо бросал он.

Сначала я злилась. Потом обижалась, а потом просто смолчала. Перестала делиться. И всё стала делать молча. Он продолжал ездить в заграничные командировки, но только если поездка выглядела как отдых. Когда я однажды предложила ему съездить в один наш провинциальный город за искусственной кожей, он отказался. Мне пришлось ехать самой. Вернувшись, я решила, что его больше не буду просить ни о чём! Нашла фирму, которая доставляла ткани напрямую из-за границы, и начала работать через неё. Удобно, тихо, без лишних разговоров. Виктору ничего не объясняла. Знала, что ему будет неприятно, но уже не хотела ничего обсуждать, объяснять.