По вечерам, когда мы с бабушкой возвращались домой, начиналось самое интересное – дедушка учил меня играть в шахматы. А научившись читать, я часто брала из его огромной библиотеки мои любимые книги Жюля Верна про приключения капитана Немо или Островского «Как закалялась сталь». В библиотеке мне, маленькой девочке, дедушка впервые показал и прочитал свои дневники. Именно ему я обязана умением писать дневники, которые он сам кропотливо вел всю жизнь. Могла ли я знать тогда, что этот навык, тщательное документирование каждого события, спасет мой рассудок от помешательства в бесконечной череде дней тюремного карцера?!

В дверь постучали. В дверной проем всунулся тонкий носик Мишель: «Мы получили новый ордер на обыск вашей квартиры. Мария, а вы не могли бы написать нам пароли от ваших электронных устройств?»

– Зачем? – удивилась я. – Они же у вас есть. Я после прошлого разгрома моей квартиры ничего не меняла. Мне, как было тогда, так и сейчас нечего скрывать. Я ничего не сделала.

Мишель не сумела скрыть своего изумления, но вернув самообладание, невнятно промямлила:

– Мы их не храним.

– А, ну если так, – иронично, насколько это было возможно в моем плачевном положении, улыбнулась я. – Давайте еще раз напишу.

Я написала логины и пароли доступа ко всем имеющимся у меня девайсам. Им зачем-то даже потребовался пароль от моей электронной книги. «Очевидно, за инакомыслие наказывать будут», – подумала я. Классика, как в романе Дж. Оруэлла «1984» – «мыслепреступление», раз больше не за что.

Только моя ручка остановилась на последнем слове для доступа в компьютер, Мишель выдернула бумажку и скрылась, хлопнув тяжелой дверью.

– Мария, – вновь обратился ко мне Боб, когда дверь за агентом закрылась, – вы должны быть со мной откровенны, я – ваш адвокат. Будет лучше для всех, если вы скажете мне всю правду. Статья, которую вам вменяют, имеет долгую историю и расценивается как облегченная версия статьи за шпионаж. Вы сказали мне всю правду о деятельности в США?

– Боб, я уже сказала вам однажды, что я не вру. Я в США приехала учиться, чем и занималась все это время.

В дверь снова постучали.

– Пора ехать, – сказала Мишель. – Мы должны ее забрать, у них прием «новеньких» только до шестнадцати часов.

Тут я увидела, что раскрасневшееся от напряженной беседы лицо Боба стало белым, как снег. Я с удивлением, но без малейшего понимания наблюдала за этой переменой.

– Мишель, вы не можете это сделать с ней. Пожалуйста. Только не в ССБ, – почти умолял он. – Так нельзя.

– Все нормально, Боб, – я выдавила из себя улыбку, думая, что, повидав виды в поездках по России, останавливаясь в гостиницах «советского» типа, скажем, в Кемеровской области, без горячей воды и полотенец, и после пеших походов «дикарем» в горы, я уже ничему не удивлюсь. В Америке же права человека! Там не может быть уж совсем плохо. Я всегда смеялась, когда мы с моим американским другом, гуляя вдоль бурной реки в одном из заповедников в центре страны, шутили, что США так трепетно относится к человеческой жизни, что даже если ты захочешь утопиться, не сможешь – все прогулочные тропы снабжены заборчиками, чтобы нога случайного путника не ступила на ложный путь.

Я ошиблась.

– Боб, нам негде ее держать. Таков порядок. Знаете, ей лучше отдать вам все личные вещи, – продолжила Мишель. – Вы же понимаете, мы ничего не гарантируем.

Личных вещей у меня осталось немного – тоненькое колечко с молитвой из православного храма во Владимирской области, моего любимого, Покрова на Нерли, маленький нательный крестик и наручные часы. Все это я еще трясущимися от пережитого шока руками отдала Бобу.