В приемной при виде моих телохранителей Любовь Станиславовны приподнимает одну бровь, и на лице её отчего-то появляется веселая улыбка.

— Так значит, эта правда, что Маркелова к стеночке ставили и обыскивали? — переведя взгляд на меня, спрашивает она.

— Правда, — киваю, а сама робко смотрю на дверь шефа.

— Иди быстрее, он не в духе, сегодня так особенно, — тут же нахмурившись, добавляет Любовь Станиславовна.

Что удивительно, моя охрана впервые остается за дверью и со мной к шефу не идет. Этот факт еще сильнее настораживает.

Афанасий Игоревич сидит за столом, а перед ним лежит какой-то документ. Мне кажется или шеф немного осунулся, и под глазами у него появились темные круги?

Я сажусь напротив и жду, что он скажет. Но шеф не торопится. Он продолжает смотреть в документ и угрюмо молчать.

— Афанасий Игоревич? — робко окликаю человека, практически заменившего мне отца.

Говорить что-то первой пока не могу. Ощущения странные — словно затишье перед бурей. Но то, что я слышу от шефа, повергает меня не просто в недоумение…

— Крис, я сегодня встречался с твоим мужем Тарасенко, — шеф поднимает уставший взгляд. — И я рад, что ты наконец-то в хороших руках.

— Это не то, что вы думаете, я не… — хочу запротестовать и объяснить, что это было глупой шуткой и недоразумением. Но он резко повышает голос, заставив меня замолкнуть:

— Не перебивай! Мы пообедали с ним сегодня вместе. И он все мне объяснил. И да, Крис, — взгляд шефа полон решимости. — Я тогда ведь проводил расследование по твоему делу. — Я открываю рот от удивления. — Знаю, ты хотела сделать из этого тайну, но когда моя Иришка привела тебя домой… сама понимаешь, друзей у неё не так много, — улыбка шефа становится болезненной. — Потому я поручил службе безопасности проверить тебя от и до.

— Я понимаю, — киваю, как болванчик, всё еще не зная, как относится к тому, что рассказывает мне шеф.

— Да, — постукивает ручкой по столу в ответ он. — Ты знаешь, Иришка с Любой для меня всё, хоть я и знаю, как она чувствует и видит людей, но все же… Не позволил бы ей привести в дом… — он криво улыбается, — нехорошего человека. В результате я выяснил всё, что с тобой произошло.

Непроизвольно хватаюсь за шею, а на душе становится так гадко и мерзко, что хоть волком вой. Я ведь надеялась до последнего, что, ни он, ни тетя Люба ничего не знают…

А Афанасий Игоревич, не обращая внимания на мои эмоции, продолжает:

— Даже до твоего Тарасенко добрался. И он ни в чем не виноват. Я не хотел тебя тогда тревожить, парень уже давно жил в Испании, а все остальные понесли наказание. Мгновенная карма. И ты, кстати, не была их единственной жертвой. Они промышляли этим гнилым делом несколько лет. Слухи ходили, что некоторые девчонки вообще без вести пропадали, особенно те, у которых не было родных.

Впервые на лице шефа я вижу такое выражение, от которого хочется под стол спрятаться. Нет, некоторые сослуживцы говорили мне, что он далеко не «няша», но сейчас… сейчас я вижу то, о чем даже не подозревала.

— Какое еще наказание? — голос хрипит от переполняющих меня эмоций.

— Ты не знаешь? — кустистые брови Афанасия Игоревича сходятся на переносице. — Они все сгорели в домике охотничьем. Напились до невменяемости или какой-то наркоты обожрались, точно не известно, и даже не почуяли, что проводка загорелась. Я бы им другую смерть организовал — более долгую и мучительную, — голос шефа становится жестким, а выражение лица — еще более отталкивающим и опасным. — Но кто-то там наверху — если он, конечно, существует, — решил иначе.