Я же сижу и хлопаю ресницами, как полная дура.

— И давно они сдох… погибли? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Почти сразу же после произошедшего с тобой. Буквально через пару дней. И тебе повезло, потому что компашка эта была насквозь гнилая. Мои люди выяснили, что они видео писали и девчонок потом шантажировали.

— И где, пленки? — уже шепчу я.

— К сожалению, никто не знает. Это одна из их жертв рассказала моему человечку. Они её целый год пользовали, шантажировали этим видео. И вот еще, Крис. Я тут документы подготовил, — тяжело выдохнув, он пододвигает ко мне те самые бумаги, которые до этого рассматривал. — Тут твое заявление на отпуск, с последующим увольнением по собственному. Я тебе премий хороших выписал. Хватит на три года безбедного существования. Не беспокойся, все премии чистые и законные. Ты отличный специалист. Заслужила. Никто не подкопается, даже Лисовские.

Я на автомате беру документы в руки, но прочесть ничего не могу, перед глазами все скачет. А шеф тем временем продолжает:

— Ты замуж вышла, уехала с женихом в Испанию на медовый месяц. Само-собой, уволилась, потому что муж настоял. Всё чисто. Тебя никто не тронет. Да и мужик у тебя хороший, стоящий. Я его тогда еще проверял, мне по нему только положительную характеристику дали. И я рад, что он вовремя появился. А то я уж грешным делом хотел тебя под покровительство своему однокашнику отдать, — шеф развязывает галстук и с раздражением отбрасывает его в сторону. — Он тебя в любовницы захотел, а в жены отказался. Я подумал, что только так смогу уберечь от гнева Лисовских. Не смотри на меня так. У тебя репутация… сама знаешь. Да-да, Крис, я за тобой своего человечка отправлял присматривать, чтобы, не дай боже, тебя кто-то где-то в дороге не обидел. Да и слухи… Ты особо никогда не скрывалась.

— Почему не сказали о слежке? — отвожу взгляд в сторону, чувствуя горечь на языке и стыд. Разговаривать о моих приключениях с шефом совершенно не хочется.    

— Это обычная процедура, — отмахивается от меня шеф. — Ты мне как дочь. Иришка с Любой тебя приняли сразу, да и я потом уже понял, что ты за человек. А я за своих детей голову кому угодно оторву. Хотел поговорить про эти твои похождения… — он опять тяжко вздыхает. — Но меня отговорили Иришка с Любой, насели вдвоем. Сказали не лезть. Я и не лез. А оно вон как все обернулось. Но то, что Тарасенко твой сейчас объявился и готов тебя забрать из страны… это лучше, чем старый хрыч Лукьяненко.

— А Иришка с тетей Любой? — мрачно смотрю из-под бровей на Афанасия Игоревича.

— За них не бойся, моих девочек никто не тронет. Мне поставили условие, я выполню — уйду тихо-мирно на пенсию. И всё будет хорошо.

— У вас всё так просто…

Я опять пытаюсь прочитать хоть что-то на листах, что дал мне шеф. Но ничего не получается, перед глазами все плывет.

— Да, дочка, все просто и непросто одновременно. Но тебя это уже не должно касаться. Ты свободна.

Я вскидываю злой взгляд на шефа.

— А если я не хочу? Если я хочу побороться с вами вместе? Я уверена, это Зареченский… от него все идет… это он!

— Не за что бороться, — резко хлопает ладонью по столу Афанасий Игоревич, и я от неожиданности подпрыгиваю на месте. Опустив взгляд, он очень тихо добавляет: — Я сам во всем виноват. За дело меня выгоняют.

Из кабинета шефа выхожу, словно старуха, еле шаркая ногами. Этот разговор высосал из меня все жизненные силы. Мало того, что я узнала о смерти ублюдков, изнасиловавших меня, так еще и понятия не имею, как к этому относиться. В смысле, конечно, я очень рада, но… Получается, теперь даже и ненавидеть толком некого. Все мертвы… а ведь я все эти годы словно подпитывалась ненавистью и злостью к подонкам, и даже к самому Тарасенко, который, по словам шефа, ни в чем не виноват. А его словам я привыкла верить. Афанасий Игоревич за все эти годы, что я с ним знакома, никогда еще мне не врал. Мог чего-то не договаривать, но врать — нет. А это значит, что Тарасенко, мой новоявленный муж, ни в чем не виноват? И хуже того, он реально на мне женился, потому что… что? Решил спасти, как благородный рыцарь? Узнал, что дева в беде, и примчался?