«Как и ты меньше получаса назад» – насмешливо бросает голос в голове.

Да, это так, и этому нет объяснения, как и тому, что сейчас меня будто невидимая сила удерживает на месте. Он ещё на удивление слишком вежлив: держит мою руку так, будто это что-то очень драгоценное. На меня смотрит горящими и полными восхищения глазами. Словно и не ходил последний месяц за мной по пятам, не угрожал. Ладно, это были не угрозы, скорее, предупреждения, он так и говорил: ты должна быть готова.

Задержав дыхание, я пытаюсь прислушаться к себе: что я сейчас чувствую? Кроме невидимой силы притяжения есть отголоски возбуждения. Кровь в венах стала горячей, несмотря на мороз, мне очень жарко, и вряд ли дело в этой шубе, которая служит больше для декорации, чем для утепления. В солнечном сплетении какой-то трепет не похожий ни на что, будто… бабочки порхают? Господи, какой это бред, но, к сожалению, факт. Про низ живота вообще молчу, не так давно погасший огненный шар снова теплеет. Нет, надо бежать, пока не поздно. Пока есть возможность проснуться утром в своей постели и не испытывать горькое поражение и стыд.

– Мне лучше… – голос незнакомый, неуверенный, испуганный. – Лучше, если… – договорить не дают губы накрывшие мои.

Даже вдохнуть не успеваю, как мою талию обнимают крепкие руки, тело придавливают к машине, а языка касается чужой язык. Чувственный, глубокий и полный страсти поцелуй, перед которым невозможно устоять. А я даже не пытаюсь, спустя секунды замешательства начинаю отвечать, прикрыв глаза. По телу проходит приятная дрожь, будто внутри вылупились сотни бабочек и разлетелись по всему телу.

Как и несколько минут назад из головы испаряются все мысли. Остаётся только одна, и даже не мысль, а осознание – мне очень хорошо, необъяснимо приятно.

Если бы Кузнецов был напористым, начал мять изгибы моего тела, лапать, лезть под юбку, наверное, я бы отреагировала по-другому. Но он ничего из этого не делает, просто целует нежно, с трепетом, словно я очень хрупкая, и если он приложит немного силы, я рассыплюсь на кусочки.

Лучше бы был жёстче, может быть, я бы не таяла как мороженое на солнце. Не испытывала столь головокружительных эмоций и желания не прекращать этого.

Почему? Почему я не сопротивляюсь? Не отталкиваю его? Не влепляю пощечину и не убегаю?

«Потому что ты влюблена, и тебе это нравится» – отвечает довольный голос в голове.

Когда Кузнецов отрывается от опухших губ, я открываю глаза, но перед ними туман. Опомниться не успеваю, как моё обмякшее тело поднимают на руки и, продолжая смотреть на меня как ценитель на дорогущий экспонат в музее, куда-то несут. Ясно куда – в спальню, чтобы бросить на чёрные шёлковые простыни. Напоминание об этом немного отрезвляет, но совсем чуть-чуть, настолько, что я даже не трепыхаюсь. Продолжаю смотреть в покрытые тёмной дымкой глаза как заворожённая, будто меня загипнотизировали. Путь до той самой спальни, словно размытый пейзаж, – ты едешь в машине на большой скорости, и деревья за окном сплошным зелёным пятном.

Когда мужчина толкает дверь ногой и переступает порог, в комнате загорается приглушённый красный свет. Ставит меня на ноги, и я начинаю дрожать как лист на ветру в большую бурю. Даже на морозе не тряслась так, как сейчас в тёплом помещении. Понимаю, что я делаю глупость, что надо бежать со всех ног, но даже с места не двигаюсь.

Кузнецов продолжает смотреть на меня, и, благодаря комнатному свету, в его глазах загорается красный кружочек. Губы пересыхают, стоит ему подцепить пояс шубы, развязать узел и, схватившись за воротник, медленно спустить её по плечам вниз. Бережно, будто я фарфоровая кукла, едва касается голой кожи, вызывая табун мурашек. Шуба падает к ногам ненужной тряпкой, грубоватые пальцы чертят линии на голых частях тела и припускают тонкие бретельки платья.