Лицо повелителя мумий оставалось невозмутимым, но в глазах цвета ночи зажёгся едва заметный огонёк.

— И Бесстрашный Гильгамеш — среди желающих принести тебя в жертву? — прозвище Гильгамеша он произнёс с издёвкой.

— А почему он должен быть против? — очень естественно удивилась я.

— Ты делила с ним ложе, не так ли?

— С кем я его только не делила! — отмахнулась я. — Каждую ночь находила в постели нового воздыхателя. Недаром хотела, чтобы на аукционе меня купил ты, а не он!

Глаза бога-шакала сузились, будто он пытался разглядеть мои мысли, подозревая, что они не соответствуют словам.

— Я видел, как он смотрел на тебя, а ты — на него. Или смотришь так на каждого «воздыхателя»?

Я рассмеялась.

— Взгляды ничего не стоят! Могу посмотреть как угодно на кого угодно.

— Тогда мне угодно, чтобы ты посмотрела так на меня, — с лёгкой насмешливостью заявил он.

Чуть приблизив к нему лицо, я зовуще улыбнулась.

— С удовольствием. Если ты посмотришь на меня так, как смотрит он.

В тёмных, словно бездна Тартара, глазах Анубиса мелькнула искра, он медленно наклонился к моим губам, но я уже выпрямилась и качнула головой:

— Пока не получается, владыка Дуата, но время же у нас ещё есть! — и, легко соскочив с ложа, без перехода поинтересовалась. — Чем займёмся? Может, позавтрака...

Сильные руки обхватили меня со спины, и мой наиграно бодрый голос сорвался на судорожный выдох. Владыка Дуата развернул меня к себе прежде, чем я успела понять, что произошло, а потом его губы безжалостно впились в мои. Поцелуй — без тени нежности. Подавляющий, утверждающий превосходство, он будто ставил на мне клеймо нового хозяина. Этого я и опасалась... Для Анубиса я — объект вожделений его злейшего врага. Что бы ни утверждала теперь, поведение и взгляды Бесстрашного на Празднестве говорят за себя гораздо громче моих слов. А как больнее всего отомстить врагу? Уничтожить то, что ему дорого! И Анубис слишком спокоен — не дрогнул ни одним мускулом, когда я намекнула, что меня будут искать, как если бы не сомневался, что найти меня невозможно. И теперь он будет беспрепятственно "развлекаться" со мной, затемняя лики лунных божеств жестокостью развлечений, а потом отошлёт то, что от меня останется, Гильгамешу в золотом саркофаге... Ещё ни разу с момента, как попала в эту "божественную" Вселенную, не испытывала чувства так близкого к панике. Но страх подстегнул сообразительность, а сообразительность — самолюбие. В конце концов, я — не запуганная девица из доисторического гарема Гильгамеша, некогда разорённого этим пожирателем мумий. Я — образованная, уверенная в себе девушка из 21-го столетия. Пусть "всего лишь" смертная, но мы, человечки, сильно изменились с тех давних времён, когда наш Космос был соединён с божественным!

Жестокий поцелуй Анубиса причинял боль, но я, томно застонав, сама прильнула к широкой груди и обвиla руки вокруг шеи садиста. Кажется, этого Анубис не ожидал — ярость, с какой он терзал мои губы, на мгновение ослабла. И я этим воспользовалась. Отстранившись от его губ, порхнула по ним языком и нежно прошептала:

— Как же давно я об этом мечтала... — и, не давая опомниться, сама прижалась губами к его.

Поцелуй получился так себе, побрали бы Гильгамеша скорпионы Адму! Неужели я в самом деле настолько без ума от правителя Урука, что любые объятия, в сравнении с его, кажутся пресными, а поцелуи не удаются, даже если от них зависит моя жизнь? Но мне нужно продержаться, и я удвоила усилия — даже царапнула Анубиса по спине. Из его горла вырвался хрип. Тонкая ткань, окутывавшая моё тело, начала рваться под грубыми прикосновениями, и я охнула — скорее от шока, чем от боли, когда владыка Дуата впился зубами в моё плечо... Но «любовным» укусом божество мёртвых не ограничилось. Его красивое лицо вдруг изменилось: кожа — цвета золы, черты заострились, зубы стали длиннее, а из глаз будто вырвались крошечные шипящие кобры.