Тогда слова мужа потонули в очередном рвотном позыве, потом вспомнились, но было не до того.

Толком предложение Игнат так и не сделал. Нацепил два обручальных кольца на пластиковую полоску теста и положил мне на стол. Я же тогда не почувствовала никакого удовлетворения, только очередную волну тошноты от запаха его одеколона.

Тошноту по утрам оказалось легко сбить, если погрызть сухарик, не вставая с постели. А потом мне и вовсе полегчало. На работу ходила, с детьми занималась. В ЗАГСе очереди на регистрацию без торжественной части не было, мы быстро подали документы, купили мне платье, Игнату костюм.

Не знаю, хвастался ли он перед друзьями, но я молчала, никому не говорила о своём положении. Мне казалось это очень прикольным: ходишь такая без живота, а потом бац — и в комбинезоне с грудкой, как у всех беременных. Я даже присмотрела такой в магазине, но не купила, живота-то не было ещё.

В консультации на учёт встала как положено, начались хождения по мукам. То одни анализы не такие, то кровь плохая. У меня был критично низкий гемоглобин. И что ещё хуже — низкая свёртываемость крови. Помню, тогда заведующая консультации меня приглашала на приём и расспрашивала, как ранки заживают, были ли в детстве и подростковом возрасте носовые кровотечения. Да, были, много, по несколько дней. А кто на них смотрел? Мама вату в нос мне запихает и в школу отправит. В чём проблема?

А проблема была, меня отправили к гематологу. Начался новый виток хождения по врачам. Хорошо, что работала я тогда во вторую половину дня, чаще всего с часу. Могла не отпрашиваться и никому ничего не объяснять.

Игнат ходил хмурый, перестал уезжать без меня потусить, притаскивал фрукты и конфеты, выводил меня гулять каждый вечер.

Расписались мы с ним тихо, посидели в ресторане. Вот и вся свадьба.

Муж ждал только сына. Вычитал где-то, что в имени ребёнка обязательно должны быть заглавные буквы имен родителей, чтоб установилась особая связь. Я считала, что связь — это любовь, но молчала. Собирала силы для решительного боя, потому что имя Мирон, выбранное Игнатом, мне категорически не нравилось.

На первом УЗИ мне сообщили, что помимо плода в матке обнаружена фиброма.

— Надо ложиться в больницу и решать, прерывать беременность и оперировать или занимать выжидательную позицию, — постукивая по клавиатуре, бесстрастно поясняла мне врач. — А что вы хотели? — заявила она. — Молодость-то бурная была?

Участковая врач-гинеколог мне не понравилась с первого взгляда: надменная, холодная, вызывала отторжение. Но это было прямое оскорбление. Ни одного аборта, два половых партнера за всю жизнь, и вдруг такие намёки.

Врача после скандала у заведующей поменяли быстро, если бы так же быстро решились проблемы со здоровьем…

— Сразу спрашиваю про настрой, — новая врач была моложе, проще и спокойнее, что ли. Акушерка с ней, женщина в возрасте и теле, с такой доброй улыбкой, что сразу располагала к себе. — Если хотите беременность сохранить, то так и сделаем. Если нет, боитесь, сомневаетесь, то медицинский аборт, операция, реабилитация, а потом уже беременеем.

— Всего боюсь и во всём сомневаюсь, потому что мне ничего толком не объяснили. Только сказали, что всё плохо.

Врач хмыкнула, сложила руки с множеством браслетиков на запястье на столе и, глядя на меня, принялась пояснять. Часть медицинских терминов я не понимала, переспрашивала, она терпеливо разжёвывала.

— Главное что? Если вы доходили до двенадцати недель и не случилось кровотечения, выкидыша, замершей беременности, то шансы на благополучный исход увеличиваются. Надо смотреть, как будет себя вести опухоль. Бывает, что она отступает, уменьшается, рассасывается. И тогда мы с вами совершенно спокойно родим, — женщина улыбнулась очень тепло и обнадёживающе.