Степа сползает с меня, переводит дыхание и, перевернувшись на бок, гасит лампу на тумбочке. А до меня только сейчас доходит, что это не он доставил мне удовольствие, а тот, другой. Мужчина, которого я себе представляла. Проклятый Роман Чеховской.

7. Глава 6. Роман

— Проклятый Роман Чеховской, — докладывает Фаза с раннего утра.

— Что, прям так и сказала? Проклятый? — Я вхожу в обеденный зал, где за накрытым столом уже завтракают Лучиана и Артур. Не знаю, кто из них кислее. Племянница едва ли не зеленая. Пацан носом в тарелку клюет. — Ты ей что ответил? — спрашиваю у Фазы и сажусь за стол.

Кухарка подает мне завтрак.

— Я счел правильным не реагировать, — отвечает он, оставшись у дверей. — Свидетелей было много.

Бабка Себа меня вовек не простит. Винит в том, что единственного внука в коварные бандитские сети затянул, где он богу душу и отдал. Или скорее — черту. Не суть. Старуха одиннадцать лет меня преследует, требует выдать имя того, кто остановил сердце Себа. И невдомек ей, что тот самый монстр перед ней. Когда-то еще сопляком его пышные пироги с молоком уплетал после школы, а годы спустя пустил пулю в башку ее внука. Так и началась моя кровавая карьера. Не с убийства врага или жалкого таракана, а с убийства лучшего друга.

— Пора ее убрать, — говорю я.

— Ей восемьдесят восемь, босс, — осекает меня Фаза. — Она сама скоро преставится. А нам ее публичные выступления могут на руку сыграть. Упечем ее в ту же психушку, где ваша сестра. Доктор интервью даст, что старуха не в себе. Заодно упомянет вас, как спонсора ее лечения. А потом и ваше обращение снимем, в сеть запустим. Мол, вот Роман Алексеевич Чеховской мимо несчастной не прошел, руку помощи протянул. Народ — стадо. Сожрет.

— Делай, — отдаю я распоряжение.

Лучиана закатывает глаза, тяжело вздохнув:

— Вы можете хотя бы не при нас такое обсуждать?

— Обсуждать что?

— Цену жизни.

— Ты лучше слушай и всасывай, — наказываю я. — Радуйся, что являешься членом нашей семьи. Не приходится ни в фастфуде круглыми сутками вкалывать, ни в эскорте блядью служить. Ты паршивой жизни не нюхала. Не вороти нос и будь прилежной девочкой.

— Мама не воротила нос. И где она теперь?

— Хочешь там же закончить? Или с перерезанным горлом в вонючей канаве? Ты не понимаешь, какими возможностями обладаешь. Воспринимаешь все, как должное. А этот пацан, — я киваю на Фазу, — из такого дерьма вылез…

— И в такое же дерьмо превратился, — фыркает Лучиана, покосившись на Фазу и снова посмотрев на меня. — Вы же нелюди. Оба. Один ужаснее другого.

— Да, радугой не какаем. Может, поэтому у тебя серьги с бриллиантами в ушах и лобстер на завтрак. Следи за языком.

— Ох, простите, господин Чеховской. Виновата. Исправлюсь.

Ехидничает, конечно, но пусть лучше так, чем продолжает свою линию гнуть. Слишком многое позволять себе стала.

Я киваю Фазе, чтобы ждал в машине, и дальнейший завтрак проходит в гипнотической тишине. Артур едва ли не засыпает, а Лучиана с отвращением продолжает ковыряться в своей тарелке. Похоже, у девчонки месячные: оттого ни настроения, ни аппетита.

— Все, собирайтесь, — велю я, вставая из-за стола. — И пошевеливайтесь, у меня дел невпроворот.

Что мне нравится в своих племянниках — так это их покорность мне. Они могут ворчать, психовать, обвинять меня во всех смертных грехах, но никогда не ослушаются.

Ждать их не приходится. Когда я выхожу из дома, они уже сидят на заднем сиденье машины. Я закидываю к ним свой кейс и велю Фазе трогать.

— Арти, ты не забыл о нашем вчерашнем разговоре? — спрашиваю у пацана по дороге.