— Роман Алексеевич, — возвращает меня к нашей беседе Бабочка, — мне сложно строить с вами диалог.

— Почему? — Я вскидываю бровь, снова садясь на стул. — Смущаю?

— Вы меня не слышите.

— Если я не хочу, чтобы какой-то недоквалифицированный школьный психолог промывал мозги моему пацану, это еще не значит, что я вас не слышу. Пусть к вашему психологу девочки с депрессией из-за прыщей и критических дней бегают.

— Допустим, — кивает она, понемногу собирая запчасти себя во что-то целое. — Я же не настаиваю. Я предлагаю. Но я готова выслушать и ваши предложения. Мне было бы проще разобраться в причинах перепадов его настроения, если бы я знала о нем больше. Возможно, на Артура оказали неблагоприятное воздействие прошлогодние события. Не каждый ребенок способен без стресса пережить внезапное одиночество.

— Одиночество? — озадаченно переспрашиваю я. — Сколько же вам, учителям, скучной литературы приходится лопатить, выискивая корень зла. Пацан просто невоспитан. Его мать бухала, отец клеил телок в нашем клубе. Он рос под присмотром няни, которая сдувала с него пылинки.

Бабочка стушевывается. Не ожидала от меня прямолинейности.

— Если ты думаешь, он расстроен из-за мамаши в психушке и папаши в тюрьме, то заверю тебя: ему насрать.

— А разве это не проблема? — искренне удивляется она.

— Это проблема для меня. Массу вопросов вызывает, отражаясь на репутации и лишая ее безупречности. Для пацана же — шанс становиться тем, кем он сам хочет, а не предки решают. Ты сама-то почему до сих пор без детей? — меняю тему, опять напрягая Бабочку чересчур личным вопросом. — Муж не хочет?

— Роман Алексеевич, — выдавливает она строго, размазывая по мне это обращение расслабляющим бальзамом.

Я же глазами залезаю к ней под блузку, задираю юбку, усаживаю на край стола и… Блядь, аж зубы сводит от возбуждения. Уже не девочка, а все такая же охуенно соблазнительная. Кажется, еще круче стала. Опытнее, эффектнее. Драл бы и драл ее, пока стекла бы из окон этого кабинетика не повылетали.

— Проявите ко мне хоть каплю уважения. Перестаньте обращаться ко мне на «ты».

— Как скажешь, Бабочка, — смеюсь беззвучно. — Вернее, как прикажете. Дарья. Николаевна.

Она опять краснеет, закрывает глаза и обессиленно опускает лицо.

— Вот мое к вам предложение, — перехожу я ближе к делу, пока она от волнения тут не загнулась. — Знаю, что вас не купить. — Ловлю на себе ее оскорбленный взгляд и развеиваю ее пошлые мыслишки: — Вы же не можете давать репетиторство ученикам собственного класса. Но вам позволено посещать их на дому. Проверять условия их проживания, атмосферу в семье. Чтобы исключить поводы обращаться к инспектору ПДН или в Органы опеки. Не удивляйтесь, годы идут, а в муниципальных школах все по-старому. Я прошел через все эти круги ада.

— Я не думаю, что у Артура неприемлемые условия проживания и тяжелая атмосфера в семье.

— Как знать, — улыбаюсь я уголком рта.

— Роман Алексеевич, это будет выглядеть, как минимум, странно. Меня сочтут умалишенной, если я отправлюсь в ваш дом на проверку.

— Вы придете, — киваю я. — Обязательно придете. Сама директриса отправит ко мне.

— Почему вы постоянно говорите о себе? — она повышает тон, будто одергивая меня в привычной ей манере.

— Не расстраивайтесь, в свое время и о вас поговорим. Дарья. Николаевна.

Наш разговор прерывает завибрировавший на краю стола телефон с именем «Степа» на экране. Бабочка теряется: не хочет при мне ворковать с мужем. Поджимает губы, дожидается, пока телефон замолкает, и снова смотрит на меня.

— Роман Алексеевич, если мы с вами не начнем сотрудничать, я буду вынуждена писать жалобу на имя директора. Тогда за дальнейшую судьбу Артура ответственность будет лежать исключительно на вас. Я не могу посвящать себя только вашему ребенку. У меня целый класс, требующий внимания.