Бабочка совсем застывает у стены. Не шевелится, не дышит, не моргает. Смотрит на меня с паникой в глазах, будто я уже свои права на нее предъявляю. Я сначала приценюсь, упрямая моя. Вдруг ты испортилась совсем, и внутри тебя зародилась кукла. Скинешь потом маску, оставив меня в дураках. Да и муженька твоего просто прихлопнуть скучно. Я же хочу, чтобы ты до конца своих дней молилась на меня, а не ненавидела, горюя по утраченному счастью. Ненавидеть ты будешь его. Поверь, уж я-то смогу такое устроить. Даже симулировать не буду. Сам личину скинет.

— Только комедию не ломай. Ты меня прекрасно помнишь. — Я поддразнивающе киваю ей на кресло.

Отмирая медленнее, чем после зимней спячки, Бабочка садится, и я протягиваю ей платок.

— Надень, пока никто не заметил.

— Роман Алексеевич, — начинает она, беспокойно повязывая его обратно, — будьте тактичным. Ко мне даже близкие не обращаются на «ты» в пределах школьной территории.

— А муж?

Она вспыхивает, блеснув сочным летом своих глаз и вмиг украсив промозглую осень.

— Признайся, хоть раз жалела, что отказала мне тогда? — выжидающе смотрю на нее, и она густо краснеет. Сама себя выдает: думала обо мне. Слышала, новости видела, читала и ногти грызла.

Но в ее глазах начинает созревать ярость: жгучая и кипучая. Я догадываюсь, какие тараканы зашипели в ее головке: «Отказала в сексе ублюдку, который за двенадцать лет запятнал свою репутацию кровавыми делишками?» Это ты еще не все обо мне знаешь, Бабочка. СМИ — это ведь вершина айсберга. Настоящий я куда страшнее.

— Роман Алексеевич, как я и сказала, меня беспокоит поведение Артура. — Она возвращает себе былую корректность. — Мальчику не хватает мужского внимания, контроля. Он позволяет себе много лишнего…

— Как я сейчас? — Я поднимаюсь со стула, отчего Бабочка вздрагивает и подается назад, спиной прилипнув к спинке кресла. — Да расслабься ты, — усмехаюсь, сняв пальто и отложив его на парту.

Слышу, как облегченно выдыхает Бабочка. Что ж ее трясет-то от меня так? Явно от страха. Но сам страх какой характер носит? Чем пахнет? За жизнь опасается? За репутацию? Или тупо волнуется, видя во мне совсем другого Чеха и представляя, как все вышло бы, не откажи она мне тогда?

Я же найти хотел ее. Себу все уши прожужжал, но хотелось удивить ее чем-то. Первым достижением, например. Вот и ступил на путь легких денег. А вскоре сестра овдовела, наследство своего итальянского муженька-мафиози получила, сделала меня своей правой рукой. Ну и начали мы по-крупному воротить: с Палермо, со Средней Азией, даже в Сомали совались. Всех криминальных шишек к себе подтянули, уважение завоевали, крутых партнеров наработали.

Это сейчас я в политику залезаю и помаленьку обеляю себя, а еще год назад все проблемы кардинальным методом решал. Главным было держать лицо беспощадного и непобедимого Чеха, а сегодня убедить всех, что Роман Алексеевич я — метящий на пост мэра предприниматель с идеей быть ближе к народу. Легализовал почти весь бизнес, с громкими преступными именами контакты ограничил, пацана в простую школу отдал, детсад строю, благотворительный фонд организовал. Даже племянница в обычном вузе нашего убогого городишки учится. А ведь перспективы у девчонки были: Москва, где мой папаша и братец; или Италия, где ее бабка с дедом по отцовской линии. Но мне рекламное продвижение нужно. Сказал ей, что год-другой тут поучится, потом пусть хоть в Оксфорд валит. Странно, но девчонка даже не сопротивлялась. Пожала плечами, взяла документы, поехала и поступила туда, куда сказал. Только факультет сама выбрала.