Тогда хотелось курить. И послать всех к чёрту.

– Подбросишь до дома? – Лара выжидающе смотрела на Илью, зачем-то поправляя свою бижутерию на шее.

– Садись, – холодно бросил он, наблюдая, как тонкие пальцы с бордовым лаком на ногтях, захлопывающие дверцу машины, прямые длинные волосы и красивая ровная улыбка перемещаются в салон его автомобиля.

Всё было как в тумане. И приходилось до хруста в пальцах сжимать руль, чтобы как-то удержать управление на дороге. Круги методично плыли перед глазами, а голова превращалась в один сплошной пульсирующий сгусток боли. Машина непроизвольно виляла чуть вправо, когда в сознании громким, потусторонним эхом отдавалось, словно чужая мысль: «А сумеешь ли доехать сегодня?»

Лара подняла голову и неожиданно спокойно спросила:

– С тобой всё хорошо? Ты выглядишь неважно.

Машины за стеклом мельтешили расплывчатыми пятнами, попеременно то раздваиваясь, то бесследно исчезая, то сужаясь до размеров спичечного коробка.

– Да, – подавив дикую усталость, ответил он. – Всё просто замечательно.

Но Лара отрицательно покачала головой:

– Я бы так не сказала. У тебя бледный вид. Словно только что из гроба восстал. Илья, тебе нужен отдых. Хочешь, я сделаю тебе массаж? Например, у меня дома?

– Ты тоже не особо блещешь загаром, как я вижу, – огрызнулся он.

Она вспыхнула:

– У меня это хотя бы естественное. Я хотела всего лишь… предложить свою помощь...

Смотреть на её лицо у него не было совершенно никакого желания.

– Тогда не лезь туда, куда не просят. Мой внешний вид – моё дело, и тебя он не касается никаким боком. Ясно?

– Нет, – перечила она, будто назло. Что он вообще себе позволяет? Кем себя возомнил?

Очередная кочка на дороге – и машина, заурчав, чуть подпрыгивает.

– Что? – прислушался он.

– Нет. Мне не ясно, – повторила она, складывая руки на груди – уж если играть, то до конца.

Его же кисти рук начали дрожать от напряжения. А к усталости добавилось ещё и неконтролируемое, быстро растущее раздражение.

– Какого чёрта...

– Именно, – поправила она. – Какого чёрта ты орёшь на меня? Ты же сам сказал, твои дела мне должны быть безразличны. Тогда на зачем мне показывать всё своё паршивое настроение?

Илья смотрел в лобовое стекло, не имея желания поворачиваться к коллеге:

– Ты сама завела этот разговор. И только твои проблемы, если хочешь, чтобы я с тобой ещё и разводил вежливости.

Девушка холодно, театрально засмеялась:

– Я? Да мне вообще ничего от тебя не надо. Жаль лишь, что в коллективе всё выглядит настолько безлико, что просто невозможно отличить одного человека от другого.

– Хочешь выйти? – усмехнулся он. – Пожалуйста. Сейчас высажу.

Холодная ярость ощущалась всё больше и больше.

– А я тебя настолько раздражаю, что терпение кончилось почти сразу? Не любишь же ты правду, – возразила Лара.

– А ты думаешь, что можешь кого-то радовать?.. Ты слишком высокого о себе мнения, детка, – сильнее сжал он руль, потому что в глазах всё плыло. Затем прищурился: – Твою мать. На этой дороге раньше не было расползшихся чернил и обшарпанных знаков пешеходного перехода. Точно не было.

– Из нас двоих самовлюблённый козёл есть только один. Ты, милый. Ты.

– Закрой рот. Или я тебе его сам закрою.

Он не хотел ничего знать. Не смотрел на неё. Отводил взгляд от зеркала заднего вида. Боялся честного ответа на незаданный вопрос.

– Брось. Ты ведь и сам знаешь, кто ты... Самовлюблённый сукин сын. Богатенький мальчик, популярный мажор, крутой мачо. Всегда имеющий всё лучшее, всегда получающий то, чего только душа пожелает, по лёгкому щелчку пальцев. Так? Первым покупающий самую красивую одежду, самые хорошие оценки в университете, самую верную дружбу, самую лучшую девчонку. Да только ты и сам слишком хорошо помнишь, что на самом деле ты – дешёвка. Ты давно заплутал в себе. И уже просто не разбираешься, где настоящее восхищение, а где – ложный блеск в глазах при виде возможной перспективной наживы. Не знаешь, где правдивое волнение, а где – наигранный интерес к твоей чересчур влиятельной персоне. Не понимаешь, где фальшь, а где истина, вечно блуждая по бесконечным лабиринтам сомнений. А они на самом деле непреодолимы и из них нет никакого выхода. Потому что ты возвёл их сам. Сам, видишь? Ты сам разрушаешь себя. А вовсе не те, кто с тобой по несчастью находятся рядом. Ты всё делаешь сам!