– Так, верно, «не гоже» и пану хлебодарю стучаться в каждую городскую хату с вопросом «Знамо вы такую девицу, али не знамо?».

Они помолчали, затем гостья улыбнулась уголком рта, приложила ладонь к сердцу и чуть поклонилась, как бы соглашаясь с хозяином дома.

Ялины встретили Збышека дождем, стуком молотков и визгом пил – на площади перед замком князя Вацлава возводили помост. Так поступали, когда казнили преступников да когда женились местные шляхтичи, и Збышек, послушав сплетни, склонился ко второму варианту.

А говорилось вот что: дескать, вдовец Вацлав послал сватов к панне Рагнеде из Старой Волотвы, и те вернулись с согласием. Збышеку никогда не нравилась княжна Ядвига, похожая и манерами своими, и одеждами на петуха, и Збышек выпил за долгие лета Вацлава и Рагнеды, а после – за лета их будущего сына по кружке темного, как зимняя ночь, пива.

О пропавшей шляхтянке в городе не знали, хотя Збышек спрашивал и в костеле, и в обеих корчмах. Он даже прошёлся мимо жилища ворожеи, которую в глаза называли повитухой, а за глаза – бобрихой (потому как, ходили слухи, осталось у неё всего два зуба).

:В

Збышек с детства боялся ее кособокой хижины, что приютилась у Запорной башни. Там обычно держали пленных, пытуемых и осуждённых на казнь, и ворожея, по мысли Збышека, поселилась рядом неспроста. Говорили о ней вообще много и разное, но, как не решался Збышек войти к старухе в детстве, так не решился и на этот раз.

– Прознали вы что, пан? – спросила ясноглазая шляхтянка, едва Збышек вернулся, усталый и продрогший, домой.

Он покачал головой и с удивлением приметил, что жилище его похорошело. Исчезла паутина, заблестела чистотой слюда окон, а вязанки чеснока, лука и яблок свисали с потолочных балок ровными красивыми рядами.

– Вельможная панна, вы, никак, хозяйничали тут?

– Это меньшее, пан, чем я могла вас благодарить.

– Не гоже шляхтянке дом прибирать без спроса хозяина, – пробурчал Збышек больше для порядка.

– Ваша воля, пан, принесу обратно всю пыль вашу да паутину, – со спокойной улыбкой ответила гостья.

Збышек проворчал под нос «не надо, чего уж там» и решительно перешёл из дома в пекарню.

Построили ее на славу – еще в те времена, когда местные поля засеивали пшеницей, и за белой мукой не приходилось ходить через озёра. С тех пор все в роду Збышека месили тесто: деды, прадеды и пра-прадеды и даже пра-пра-прадеды. Исключение составлял разве что двоюродный дядя, который ни с того ни с сего отправился в путешествие да там и сгинул, ибо земля, как известно, лепёха, и, если долго-долго ехать или долго-долго идти, обязательно с нее свалишься.

Иногда Збышек задумывался, как бы сложилась жизнь, отправься и он в путешествие или не явись за его родителями старуха на чёрной повозке. Или будь у Збышека настоящая лошадь, на которой он бы отправился в Закряжье или на Березовый рог! К счастью, мысли эти приходили редко, и пекарня Збышека не тяготила. Концы с концами он сводил, голодать – не голодал и, хотя покупали его хлеб только люди простые, делом своим гордился.

Начиналось оно с первыми петухами, к ору которых замес поднимался и подобно непослушному дитяти вылезал из квашни. Збышек сжигал в печи закладку поленьев из восьми, нарезал тесто лентами и лепил из них колобки в ладонь длиной.

За час, проведённый в горниле, хлебцы румянились, набухали, и от пекарни на все деревню расходился дивный аромат. Пока Збышек натирал чесноком горбыли, у двери собиралась толпа. Продавал он хлеб недорого: по серебряному дукату за четыре колобка.