Князь Вацлав вступил в те лета, когда язык бы не повернулся назвать его молодым, а пожилым – было бы себе дороже. Тем удивительнее, что высокий и могучий воин, каким видели Вацлава ещё на празднике урожая, предстал у столика для шахмат немощным бродягой. Кожа его пошла пятнами, будто заражённая пшеница, серо-стальные глаза помутнели, а волосы утратили тот цвет дубовой коры, который знали все в Ялинах. Двигался он медленно и тяжело, а звучал – точно медный горн, забитый речными голышами:

– Не знаю уж, хлопец, какими дорогами, но дошла до меня слава о твоём хлебе.

– У меня на треть белая мука, светлейший, добрая печь и ловкий подмастерье, – искренне, но с легким раздражением ответил Збышек. В натопленной комнате он мигом вспотел и мечтал об одном: сунуть разгоряченное лицо в сугроб да там и оставить.

– Соловьем заливает! – усмехнулась княжна Ядвига. Она в алом с золотом платье сидела на подоконнике и опять напоминала Збышеку петуха.

Вацлав поднял чёрного пехотинца с шахматной доски словно и не услышал.

– Велел и я его прикупить, – князь показал слона шляхтичу, с которым играл, и поставил на место белой лошади. – Пробу снял. Желудок не тяжелит, это славно. Чесноком ты его натираешь от пуза – это тоже славно. Но более всего мне в душу легло, как ты его размалевал.

Белая лошадь с мягким стуком упала в ведро, которое примостилось под шахматным столиком. Кроме него, в зале для забав имелась маленькая сцена, лавка, затянутая сукном, да ещё высокая подставка под блюда, крытая простыней. На неё-то Вацлав и посмотрел.

Збышек хотел, было, похвалить за клейма Надзею, но князь опередил его:

– Ты мне вот что, хлопец, скажи. Чертежи эти из башки берутся али ещё откуда?

– Известно откуда, – хмыкнула Ядвига, – из седалища.

Збышек нахмурился.

– Из головы, верно, светлейший.

– Из головы…

Вацлав тяжело, устало оперся бородой о кулак и снова посмотрел на простынку.

– А вон тот – тоже из головы?

Повинуясь властному жесту, Збышек подошёл к столу и откинул ткань. На блюде лежали два румяных кусках – будто бы хлебец разорвали перед едой да так и запамятовали. На горбылях темнел сложный узор: шипы и розы, охотничий лук да непонятная лошадь с рогом на лбу. Красивая, но в общем-то обычная ерунда, которую рисовала Надзея.

– Из головы, светлейший, – неуверенно ответил Збышек.

– Отец, а я говорила, – заметила Ядвига.

Вацлав посмотрел на дочь, на шляхтича, который поменял местами короля и ладью.

– Раз так, хлопец, придётся мне этой башки тебя лишить.

Збышек похолодел, несмотря на жару в зале.

– Законов я не преступал, светлейший. А коли убить хотите – убивайте. Драться я не обучен.

– Законов не преступал? – князь встал с угрожающим видом, но тут же пошатнулся. – А скажи ты мне, хлопец, откуда герб этот взял, который из живых всего двое видеть могло?

Збышек растерялся.

– Как же это?

– Как?! Да вот так! Герб это рода моей бабки, который весь уж сгинул. Ладанка с ним только и осталась да замок сгоревший. Ладанку я в шкатулке хранил и запертой отправил со сватами к нареченной моей, Рагнеде. Вот и скажи ты мне, хлопец, как ты, который дальше дня пути никуда не ходил, ладанку эту увидел? Скажи ты мне, хлопец, где Рагнеда моя, которая сватам обещала следом ехать? А если не можешь сказать – то помост на площади уже давно без дела стоит!

Збышек помолчал. На хлеб посмотрел, на странную лошадь с рогом, что Надзея вырезала лучиной посреди горбыля. На Ядвигу, которая ехидно улыбнулась и укусила дольку сушеного яблока.

– Про ладанку эту я не скажу, светлейший. А где панна Рагнеда, – Збышек судорожно вздохнул и утёр пот со лба, – кажется, знаю.