– Истеричка.

Истеричка? Истеричка?!! Я покажу тебе, щенок, как ведут себя истерички!

Толкаю его в грудь, и он, смеясь, подаётся назад, цепляясь руками за воздух. Я подбегаю к нему и молочу кулаками куда ни попадя: по его плечам, голове, животу, из моего рта льётся ужасная брань портовой шлюхи, но я не могу остановиться, вымещая всю накопившуюся ярость. Он практически не защищается – только прикрывает лицо ладонями и смеётся. Смеётся, словно всё это – забавная игра.
Я слишком слабая – ему даже не больно. Для него мои удары не сильнее обстрела яблоками соседскими пацанами. А вот мне больно – кажется, я даже вывихнула плечо, замахиваясь для очередной оплеухи.

– Ты, – удар, – не имеешь, – удар, – никакого… морального… права, – (по печени – отлично!), – держать меня на привязи. Рабство отменили ещё в девятнадцатом веке.

– А точнее – в восемнадцатом.

– Несчастный ботаник! Да ты повёрнутый! Чёртов психопат!

Я выдохлась – кулаки горят, плечо ноет, а он по-прежнему улыбается, словно только что посетил интереснейший аттракцион.

Бросаю бесполезную затею и, подбежав к входной двери, дёргаю лихорадочно за ручку.

– Теперь ты понимаешь, зачем нужна эта мера с наручником – ты же весь дом разнесёшь, – доносится за спиной.

– Выпусти меня! Выпусти! Вы-пус-ти ме-ня!!! – пинаю несчастную дверь, словно это она источник всех моих бед. Тёплые руки мягко обвивают мою талию и тянут назад, и мне ничего не остаётся, как обессиленно повиснуть у него на предплечье, словно набитая соломой тряпичная кукла.

Моя ярость иссякла. Я морально и физически истощена. Я до чёртиков устала с ним бороться.

– Прими душ, а я пока принесу тебе поесть, – спокойно произносит он, словно не было только что никакой истерики.

Выбираюсь из кольца его рук и застёгиваю расстегнувшиеся в порыве бешенства пуговицы блузки.

– Мне не во что переодеться.

– Комод полон вещей – они твои.

– Они не мои. Я хочу свои вещи, – шиплю сквозь зубы, понимая, что напрасно трачу нервы.

– Они и есть твои,  – нажимает он. – Я купил их специально для тебя.

Тяну на себя ручку ящика комода, маленький псих не лжет – ящик полон тряпок. Хороших, очень дорогих качественных тряпок. Много белья: ажурные трусики, бюстгальтеры, корсеты, подтяжки – занимают чуть ли не треть пространства. Всё аккуратно сложено, с бирками знаменитых дизайнеров. Некоторые комплекты крайне провокационные.

А наш мальчик не промах. Не удивлюсь, что если копну глубже, найду кляп и кожаную плётку.

– Мне нравятся вот эти – чёрные, – он поддевает пальцем невесомое кружево трусиков и вытягивает из ящика, удерживая их на уровне моих глаз. – Я хочу увидеть тебя в них. Или лучше без.

– Размечтался. Сходи передёрни, и фантазия поутихнет, – резко закрываю ящик, едва не придавив его руку.

Он широко улыбается и прячет бельё в карман моего пиджака.

– На случай, если всё-таки передумаешь.

Чёрта с два я передумаю! Ни за что не пойду у него на поводу!

Да, мне неприятно находиться вторые сутки в не самой удобной офисной одежде, но в ней я хотя бы чувствую, что ещё имею своё мнение.

Намеренно громко захлопываю за собой дверь ванной и безрадостно отмечаю, что изнутри запереться нельзя. То есть он может нагрянуть ко мне в любой удобный для него момент. И скорее всего так и сделает. Чтобы доказать своё превосходство и унизить меня. Но выбирать не приходится – быстро посещаю туалет, пью прямо из-под крана, и только после этого раздеваюсь догола и ложусь в пустую ванну. Ледяной чугун неприятно остужает разгорячённое недавней истерикой тело и немного отрезвляет.