Он был не с женщиной. И тут же дико злюсь на саму себя! Ну какая мне разница, с кем он был! Но вот, выходит, есть она, эта разница…

– Мне плевать, где ты там был, – открываю глаза и смотрю на своего похитителя. В комнате совсем темно, я вижу только лишь слабый силуэт его лица и горящие каким-то странным блеском глаза. Хотя что тут странного – он выпил, и это может быть для меня как минусом, так и плюсом.

– Прости, пришлось немного задержаться. Ты, наверное, хочешь есть и пить, – шепчет, не сводя с меня пристального взгляда.

– Я хочу увидеть своего сына и хочу домой, – отвечаю ему в тон.

– Извини, это пока невозможно, – он подносит руку к моей щеке и, как и тогда в машине, нежно убирает выпавшие локоны. – Мягкие такие.

– Кто?

– Волосы, – подносит прядь к лицу и, прикрыв глаза, вдыхает её аромат. С наслажденим вбирает его в себя. Он пьян и расслаблен. Он потерял бдительность.

Крепче сжимаю вилку и не могу переселить себя! Не могу!!! Я не могу наброситься на него!

Рука словно онемела, на лбу выступила испарина волнения.

У него твой ребёнок! Он посадил тебя на цепь, как дворнягу! Запихни свои сраные эмоции куда подальше. Спасайся! Борись! Убегай!

– Дай мне её сюда, – снова шепчет он, так и не открывая глаз.

– Дать что?

– Вилку. Ту, что держишь в руке. Дай мне её, – мягко, так обволакивающе. Я словно с головой погрузилась в сахарный сироп и не хочу из него выбираться.

Но откуда он… Он не мог её увидеть!

– Отдай, Натали. Ты же понимаешь, что этим ты меня всё равно не убьёшь, – его шепот скользит по позвоночнику колючими мурашками. – Давай.

Из темноты выныривает его ладонь, и я словно под гипнозом вкладываю в его руку оружие.

– Теперь нож.

– Нет, не отдам, – пытаюсь вяло сопротивляться, но он касается губами мочки моего уха.

Его губы – крылья бабочки. По телу проходит ток.

– Давай. Осколком чашки, что валяется на полу, ты могла бы меня хотя бы оцарапать. Но этим… – его горячее дыхание скользит по шее, приподнимая волоски на всём теле.

Он снова тянет руку, и к вилке с лёгким звоном присоединяется нож.

Дура, сама же лишила себя пусть призрачного, но всё-таки шанса на спасение. И пусть бы у меня точно ничего не вышло, но я обязана была попытаться. Какая же я дура… Надо слушать свой мозг, а не вагину, но почему рядом с ним второе становится первым, а первое и вовсе уходит в утиль за ненадобностью. Особенно сейчас, под покровом ночи. Сейчас, когда всё кажется каким-то ненастоящим, игрой воображения. Эти блики на стенах, мои наручники, пьяный мальчик-мужчина рядом…

– Кай… Тебя же правда зовут Кай?

– Правда.

– Зачем я тебе? – вопрос, вот уже сутки не дающий мне покоя.

– За тем же, зачем и я тебе – чтобы любить друг друга.

Я смеюсь, и смех мой напоминает завывания душевнобольной. Горло без капли воды словно дерёт наждаком, но я не могу остановиться. Это тихая истерика.

– Любить? Ты серьёзно?! – выплёвываю сквозь хохот. – Думаешь, путь к сердцу женщины лежит через наручники? Или я настолько отстала от ритма современной жизни, что цветы и романтика уже прошлый век, и в моду вошла шоковая терапия? Не сдохла в первые сутки заточения – баба к браку готова!

– Говорю же – мне не доставляет радости видеть тебя скованной, но иначе у нас просто ничего не выйдет. Нам нужно было это уединение. Пусть принудительное, но всё же. Я хотел узнать тебя ближе и хотел, чтобы в первую очередь ты узнала меня.

– Господи, ты издеваешься, скажи? – сажусь, смотря на него сверху вниз. – Какое "любить друг друга"? Это какой-то бред! Да даже начнём с того, что я для тебя старая. Ста-ра-я! Мне тридцать один, тебе всего лишь двадцать. Улавливаешь разницу?