Кай понятливо кивает и что-то бегло набирает на дисплее. Видимо, отправив сообщение, убирает телефон снова в карман.

– Не волнуйся, пожалуйста. Я не сделаю твоему сыну ничего плохого. Обещаю.

Он произносит это таким тоном, словно в том, что он сделал, нет ничего необычного.

Украсть чужого ребёнка? Да так все делают. Чем он хуже? А то, что Миша у него – сомнений не остаётся.

Ставлю локти на колени и утыкаюсь лицом в ладони. Я плачу. Не громко, не навзрыд. Просто плачу от пусть небольшого, но облегчения.

Ведь если ребёнку хотят сделать плохо, его же не развлекают мультфильмами и не кормят хлопьями, верно же? Или…

– Кай? Зачем я тебе? – поднимаю на него зарёванное лицо и смотрю в чистые синие глаза. Мне плевать, что тушь потекла, а нос распух, мне всё равно, привлекательно я выгляжу или нет. Я просто хочу знать, что мой ребёнок в безопасности.

– Натали! Соберись. Тридцать один год, а ведёшь себя словно пугливая школьница. Ой, – смущённо улыбается (эта чёртова улыбка!), – двадцать пять, конечно.

– Если тебе нужны деньги – у меня их нет. Хочешь, забирай машину, – на удивление холодно проговариваю свои недавние мысли. – Ещё у меня есть двухкомнатная квартира с хорошим ремонтом. Это займёт время, но…

– Не зря говорят, что любовь матери – самое сильное на земле чувство. Мне приятно, что ты знаешь, что это такое, – перебивает он и снова достаёт из кармана пачку сигарет. – Можно же?

Какой вежливый, ну просто послушник церковно-приходской.

Закрываю глаза и пытаюсь сосчитать до десяти. Медленно. Размеренно. Как учили.

Оди-ин. Выдох. Два-а. Вдох. Три-и. Выдох. Четы-ыре…

Грёбаный сукин сын. Паршивый породистый щенок! Кто дал ему право так себя вести? Кто дал ему право красть чужих детей? Кто дал ему право манипулировать людьми?

Семь. Вдох. Девять… Сука.

Была бы я хоть чуточку сильнее и смелее, я бы попробовала сцепить на его шее пальцы. Глазом бы не моргнула. Но: а) я слабое ссыкло, б) если я его убью, я рискую не узнать, где мой ребёнок.

Смотрю, как он затягивается сигаретой, и не могу поверить в реальность происходящего. Такой красивый… Ну не может это быть правдой. Его губы до сих пор вызывают в душе безотчётный трепет. Вопреки всякой логике. Вопреки страху. А может, благодаря ему…

Может, это всё потому, что я до сих пор не могу поверить в то, что это не сон и не розыгрыш.

– Давай сделаем так, – после минутного раздумья произносит он, выдыхая дым. – Сейчас мы доедем до трассы, там мы останавливаемся и меняется местами. Поведу я. И, прости, я буду вынужден завязать тебе глаза, – и словно извиняясь: – Так надо.

– Это ещё зачем? – смотрю на него исподлобья и лихорадочно соображаю, можно ли ударом каблука по затылку вырубить девяностокилограммового детину. Или вернее будет воткнуть шпильку в его красивую шею и перебить сонную артерию?

Су-ука-а! Где находится эта сраная артерия?!

– Натали, мне сильно не нравится, что ты всё время переспрашиваешь. Я же сказал – так надо. Заводи мотор.

Ослушаться его сейчас – мысль не самая умная. Я слабая, он сильный. Я женщина, он мужчина. Нужно ехать. По дороге можно нарушить правило и попасться на глаза сотрудников ДПС. Или, на худой конец, мой номер заснимет камера видеонаблюдения. Потом найдутся свидетели, кто видел, как красивый молодой парень садился в моё авто на подземной парковке торгового центра. Его фоторобот воссоздадут с дотошной точностью – увидев это лицо хоть раз, так просто его уже не забудешь. Поэтому, когда моё разложившееся тело найдут где-нибудь в лесополосе, полиции будет не сложно выйти на поехавшего мозгами Дориана Грея.