Но я рад за Алекса. Всем сердцем. Он мне дорог и близок, несмотря на то, что жизнь раскидала нас в последние годы по разным странам.

Хотя, нет. Не так.

Это я сам принял такое решение.

Отдалился.

Скинул российский бизнес на доверенное лицо, поставил толковых наблюдающих, параллельно послал подальше отца с его грандиозными планами на мою личную жизнь, и перебрался в Италию строить судьбу заново.

И ведь почти вышло.

Даже жениться надумал. По собственному желанию. Потому что по наивности верил: одно вполне можно заменить другим, и это сработает. Затянутся старые душевные раны. Перестанут, наконец, зудеть и нарывать, выворачивая нутро. Сотрутся воспоминания, причиняющие боль от предательства.

Не выгорело.

Самообман не удался. И я даже в какой-то мере обрадовался, что вовремя тормознул, решил не дурить голову себе и не портить жизнь ни в чем неповинной девушке.

Она заслужила гораздо больше. Теплоту, заботу, нежность, любовь. Всё то, что я не смог бы подарить ей в должном количестве.

– А она у тебя есть, личная жизнь-то? – хмыкает Гроссо, возвращая мысли в настоящее.

Вот же засранец!

Как обычно прямолинеен и прет как танк.

За это и ценю друга. Он никогда не молчит, никогда ни перед кем не пасует. Рубит правду-матку в глаза.

Вот только…

– Не поверишь, раньше думал, что нет, – зеркалю едкую ухмылку.

– И что изменилось?

Прищуриваюсь и пристально смотрю в глаза того, кто мне был всегда ближе, чем все родные вместе взятые.

– Скажи, брат, – отвечаю вопросом на вопрос, – есть ли смысл делать тест ДНК?

Киваю в сторону Амины, прелестной малышки, маленькой и хрупкой, как ее мать, смуглой и кареглазой, как я.

Девчушка заливается веселым смехом, накручивая на пальчик вьющийся медовый локон, выбившийся из высокого хвостика на макушке, и ловко улепетывает от Богдана.

– Дав, – Алекс только отрицательно качает головой, мгновенно понимая, о чем речь.

А вот я не понимаю.

Не понимаю, почему он молчал столько лет, когда тут, у него прямо под носом, росла моя дочь.

МОЯ ДОЧЬ! Черт подери!

Мне потребовалось меньше минуты, чтобы понять кто она. И охренеть. Потому что приговор врачей в двух клиниках был единогласным – бесплоден.

– Почему ты мне ничего не сказал? – на эмоциях голос проседает и получается сип.

Я впиваюсь в глаза друга, стараясь уловить хоть намек, что ему стыдно.

А друга ли?

Бьет под дых новая мысль, но я откидываю ее, как самую идиотскую. Если не верить Алексу, кому вообще можно верить в этой никчемной жизни. Нет. Нельзя действовать сгоряча.

Стоит узнать все подробно и понять.

– Я ей обещал, что не стану вмешиваться, – Гроссо не называет имени, но мы оба понимаем, о ком идет речь.

И он не чувствует никакой вины, произнося это.

По лицу вижу.

Смотрит прямо. Уверенно. Ни грамма сомнений.

Заставляю себя выдохнуть и расслабиться. Холодный ум, а не эмоции – вот на что всегда я опирался.

Но сегодня вновь происходит сбой. С Котовой всегда все наперекосяк.

Дьявол!

– Дав, Юля летала к тебе в Турцию рассказать о беременности. Или я ошибаюсь? И она ввела меня в заблуждение? – задает четкие вопросы побратим.

– Нет, все верно, – отвечаю, сжимая челюсти.

– Ты ее выгнал.

– Алекс, ты не понимаешь!

– Но факты именно таковы, – Гроссо безжалостен.

И я, с одной стороны, зол, что он бьет весьма прицельно и болезненно, а с другой, рад, что у Юли и Амины все это время был такой защитник.

– Я прилетал к ней позже, через месяц, – не оправдываюсь. Просто стараюсь разобраться в прошлом. – Почему она соврала, что сделала аборт?

– Может, потому что твой отец ей угрожал?

– Что?

– А чему ты удивляешься? Или забыл, как решает проблемы твоя семья?