– Ну, и что за клоунада, – уже приковыляв в комнату, где не было прослушек и камер, усмехнулся Коля.

– Якобы, воссоединение возлюбленных, – ухмыльнулся друг. – Это никак не насторожит твоего "папика".

– Так-то да, – не смог не согласиться Коля.

– И где опять пропадал, и что это за украшение? – гость взглядом указал на ногу.

– Шёл, упал, очнулся – гипс, – не желая углубляться в подробности, скользко ответил Коля. – Нарыл что-нибудь?

– Угу. Только вот нет в той клинике по всем официальным данным никого, по описаниям похожего на твоего хирурга. Я не говорю, что его и не было, – предупредил вырывающееся у друга возмущение Кирилл. – Но среди официально оформленного персонала – такого нет.

– Ясно. А про сестру никаких мыслей нет?

– Так её же это...

– Что? – увидев, как друг оборвался на полуслове, насторожился Коля.

– Ах, да. Ты же не в курсе, – друг отвёл взгляд.

– Что с ней?! – Колю начало колотить.

– Похоронили. Три дня назад, – по-прежнему не смотря в глаза товарища, глухо произнёс Кирилл.

– К-как...

На глаза навернулась пелена слёз, горло сдавило от обиды, а перед внутренним взором беззаботно смеялась девчушка. У Коли защемило в груди, словно что-то вырвали из живого тела.

– Но... я же... как же...

– Ты ничего не мог сделать, – понимая, что утешить друга нельзя, но что-то ответить надо, сказал Кирилл.

Мир потерял краски. Ещё недавно весёлый солнечный денёк за окном померк, словно погрузившись в тучи.

– Уходи, – отстранённо произнёс Коля.

– Но...

– Я сказал – уходи! – голос сорвался на визг, и на пороге комнаты тут же очутился взволнованный "папик".

– Знать не желаю, в чём ты виноват! Слышал, что сказано? Вон из нашего дома! – выталкивая гостя из квартиры, кричал "папашка".

Коля сидел, сжавшись в комочек. Слёзы уже не лились, они стояли пеленой. Он слышал, как открылась дверь, но сейчас ему было всё равно. Неожиданно в руке оказался стакан с водой.

– Может, успокоительного принести? – с участием поинтересовался "папик", а у Коли от звуков его псевдозаботливого голоса накатил новый приступ гнева: "Эта двуличная тварь смеет ещё и хорошим прикидываться?"

– Вали отсюда! И не входи! Не желаю тебя видеть! Слышишь? – колотя "отца" кулачками, кричал Коля.

Ничего не понимающий мужчина, не решаясь спорить, вышел из комнаты. Через час приехал психоаналитик "папика". Но потенциальная пациентка в самых нецензурных выражениях выдворила его со своей территории.

В этот миг Коля ненавидел весь мир. Он понял, что это был за ребёнок в доках. Понял, что за девочка скончалась в той же больнице, где лежал и он. Понял, что Юля и Василий прекрасно знали и об этом, и о том, кто она. Но не сказали. Никто из них. Он вспомнил о матери. "Каково ей сейчас? Юля с ней. Внешне она та же, а внутри всё равно чужая..." Он боялся, что мать окончательно сломается. Но и помочь в этом обличии ничем не мог.

Произошедшее с Юлей, вследствие визита в клинику, и оказавшиеся после этого в следственном изоляторе её друзья, и погибший судья, – всё это осталось где-то позади, потеряло остроту. Появилось ощущение, что всю его жизнь заволокло мраком. Уже ничего не хотелось: ни возврата тела, ни мести за отца. Хотя попадись сейчас Коле убийца Насти, задушил бы – не задумываясь о последствиях. Но, по словам Василия, они и так полегли на месте. "Хотя стоит ли верить? Про Настю же не сказали! И один ушёл", – вспомнились слова старлея. И вновь загорелась жажда мести. "Во что бы то ни стало, я найду тебя!" – поклялся он.

Впервые в жизни он ощущал себя настолько одиноким и беспомощным. А ещё жутко бесило то, что женское тело оказалось излишне чувствительным как в осязании, так и в проявлении эмоций. Он краснел, когда не следовало бы, или слёзы наворачивались на глаза. Слёзы, которые Коля считал уделом слабых.