– А характер – в отца, – фыркает Эмир сдавленно.

– И аппетит, – хихикает из коридора Вероника Павловна, но тут же шикает строго: – А ну брысь оттуда! Притащились… ночь на дворе, а они смотрины устроили… хоть бы дыхание перевели, точно гончие в упряжке…

– Я сейчас, – шепчу Эмиру и хватаюсь руками за край кроватки, готовясь остаться без поддержки.

Стою, пока он не выходит и не прикрывает за собой дверь, а после с маниакальным усердием и риском разбудить дочь (и, как следствие, всех соседей), начинаю обследовать комнату на наличие монстров. Минут через пятнадцать понимаю, что все мои монстры только внутренние, с мысленным «ага!» отдёргиваю шторы, выглядываю в окно и только после этого немного успокаиваюсь, вспоминая о Солнцеве.

Чувство вины материализуется как по заказу. Взвинчен он был не меньше моего, уехала я, деликатно выражаясь, на тревожном аккорде, но, если позвоню, а Куманов до сих пор там… чёрт, Куманов!

Выхожу из детской задним ходом, не в силах оторваться от своей крохи. Повинуясь параноидальному порыву, в очередной раз окидываю комнату придирчивым взглядом. Закрываю за собой дверь и борюсь с желанием ворваться вновь.

– И Пашенька в городе? – слышу тревожный голос Вероники Павловны.

– По работе, Вероника Павловна… – непривычно мямлит Эмир.

– Ох, Господи, что же будет… – сокрушается женщина, а я разрезаю воздух суровым выпадом:

– Ничего.

– Линда! – укоряют в два голоса.

– Пока ничего, – трусливо иду на попятный и киваю Эмиру на входную дверь: – Пошли, – Эмир безропотно выходит, а я выдуваю шумно: – Вероника Павловна, сделайте одолжение…

– Я понимаю, – поджимает губы, с трудом сдерживая внутреннюю горечь. – Понимаю, ступай… ох, вырастила непутёвого… одно счастье в жизни осталось, Надюша…

– Посмотрю, как пойдёт… – пытаюсь добавить капельку мёда в огромный чан дёгтя, но она лишь рукой на меня машет, подгоняя:

– Ступай, не береди…

Выхожу вслед за Эмиром на площадку и натыкаюсь на его вопросительный взгляд.

– В соседний подъезд, – поясняю коротко и марширую вниз по ступенькам.

В город я приехала одна и всерьёз рассчитывала, что одна справлюсь. Нашла скромную квартиру в спальном районе, сняла на длительный срок, и начала обустраивать своё жилище, готовясь стать матерью, но не учла одной детали, перевернувшей всё с ног на голову.

Беременные гормоны.

Солёные огурцы в банку сгущёнки не макала, да и в целом беременность протекала легко, токсикоза и того не было, но в третьем триместре я поскользнулась в ванной. И меня поглотили страхи.

А что, если бы я упала и разбила голову?

А что, если что-то случится в родах?

А что, если я вызову сантехника, а он окажется маньяком?

А что, если к концу срока я не смогу самостоятельно обуться?

До абсурда, в крайности, в депрессию и с рецептом на успокоительные после осмотра наблюдающим врачом. И именно эта бумажка побудила к действию.

В тот же день села в машину, пока ещё могла дотягиваться до руля и не цеплять его животом своим необъятным, и поехала в соседний город, радуясь, что несколько месяцев назад моральных сил уехать дальше попросту не было.

Появилась на пороге Пашкиной мамы, рассказала всё, подчистую выложила, как священнику, как родной. С тех пор родная и есть, через Надюшу… тест ДНК подтверждает, убедились, обеих грызло.

Вернулись вместе. Осмотрела она мои хоромы придирчивым взглядом и наказала строго, что у ребёнка должно быть своё личное пространство, то бишь, у меня квартирка двухкомнатная, а вот ей и однушки за глаза. Не будет же она нас стеснять? Банкует Паша, этот наличными пытается компенсировать редкость встреч. На метраж мне было плевать больше всего, но спорить не стала. На всё была согласна, лишь бы приезжала, лишь бы разговаривала со мной, лишь бы одной в своём котле не вариться. Сдружились. Сблизились ещё сильнее, хотя и без того на тот момент одну аферу успели провернуть [1]. Самая лучшая она у меня, самая добрая, самая заботливая. И была таковой ещё до того, как подтвердилось отцовство Куманова.