– Сама ты страшненькая. Она самая красивая девочка на свете»

А потом все изменилось. Резко. Как по щелчку пальцев. В один из вечеров пришел домой и долго смотрел на нашу дочь. Я из ванной вышла, вытирая волосы, и увидела его возле кроватки. Склонился и не играет с ней, не трогает, просто пристально наблюдает. Долго наблюдал. Я за ним. А он за малышкой.

Я подошла к нему сзади, обняла, но он как-то высвободился из моих рук и сказал, что ему с отцом уехать нужно. Сказал, а потом схватил меня под ребрами и бросил на постель. Грубо бросил и сверху навис.

– Мне нельзя еще. Егор, нельзя, любимый… нельзя.

Слабо отбиваясь, пытаясь поймать его холодные губы. Они мне показались тогда холодными. И какими-то равнодушными, они не отвечали мне на поцелуи. От борьбы мой халатик спереди разошелся и грудь оголилась. Это была его слабость – моя грудь. Он никогда не мог смотреть на нее спокойно. И сейчас, после нескольких недель голодовки, его взгляд вспыхнул едкой похотью. Егор сверху на меня насел, лихорадочно расстегивая ширинку… а я безумно в него влюбленная, до дикого исступления, до жадного желания угодить во всем. Я ласкала его руками и ртом, а потом смотрела, как он собирается в поездку, и чувствовала себя сумасшедшей от счастья. Даже не обратила внимание, что он напоследок сухо чмокнул меня в губы и даже не подошел к детской кроватке. Это был последний раз, когда мы были вместе. Последний раз, когда он прикасался ко мне и обращал внимание на нашу дочь.

Я тихо открыла дверь своим ключом и, стараясь не шуметь, проскользнула в комнату, где Маша спала с Таней. Посмотрела на спящую малышку, и сердце сжалось от любви и в то же время от боли. Не знаю, что с нами теперь будет. Куда нам идти и на что жить. Ничего не знаю. Кажется, проиграла я. Бежать надо было от него далеко. Так далеко, чтоб никогда нас с Машей не нашел. Только я уверена была, что он не станет искать… тогда я и не думала прятаться, тогда я мечтала, чтоб нашел, чтоб извинился перед нами, чтоб хотя бы к дочке приехал.

Я прикрыла их одеялом и пошла на кухню, поставила чайник. Спать не хотелось. Казалось, у меня внутри все сжалось и не разжимается. Перед глазами лицо его бледное с очень заостренными чертами. Искаженными похотью. Только не такой, как когда-то, а грязной похотью, унижающей. И в то же время были доли секунд, когда я смотрела на него и ощущала, как дух захватывает от его близости. Ненавистных, неправильных мгновений, за которые можно было презирать себя до бесконечности. Жалкую и безвольную идиотку. Мне просто все еще не верилось, что он стал таким по отношению ко мне. Да, я знала, какой он – Егор Шумаков. Знала и слышала о нем еще задолго до того, как увидела возле своего общежития. И смотрела издалека с приоткрытым ртом, когда он за девками в универ на своей крутой тачке приезжал и увозил каждый раз другую. Смотрела и понимала, что такой со мной никогда…. я могу лишь мечтать о нем, представлять себе, что просто подхожу к нему, что случайно подвернула ногу, пока он стоит у своей тачки и курит, глядя на проходящих мимо девчонок, чуть опустив уголок солнцезащитных очков и прищёлкивая языком. Мальчик из другого измерения, из тех, о ком даже мечтать страшно, а еще и не нужно. Потому что такая, как я, для таких, как он, не больше, чем мусор под ногами, если и обратит внимание, то потом проедется танком и все кости раздробит.

Я слышала, как из-за него одна девочка в универе таблеток наглоталась, а еще три на аборт бегали. О таком мечтать нельзя. Бабник и подонок. И надо было держаться подальше… Только какой мотылек устоит, если пламя не просто полыхает, а обволакивает, греет, обжигает ласками бесстыжими. Женская вера в то, что со мной он станет другим. Именно со мной. Я ведь особенная. И он делает все, чтоб я чувствовала себя особенной… и чтобы все вокруг знали об этом…